снова предложил совещание в верхах.
Кеннеди с порога отверг всякую возможность диалога. Пока ракеты находятся на Кубе.
Так же он ответил и Бертрану Расселу. Старый философ считал принятые США меры излишне жесткими, а их бескомпромиссную позицию опасной. Он призывал к поиску путей примирения. Кеннеди написал в своем послании: «Мне кажется, вы бы лучше обратили ваше внимание на взломщика, а не на тех, кто поймал его с поличным».
Здесь президент перегнул палку, речь шла всего лишь о неугодном ему госте, заглянувшем к соседу.
Отец использовал любые возможности донести свое понимание событий до оппонента. В ту беспокойную среду он принял американского бизнесмена Уильяма Нокса. Отца интересовали не его деловые предложения, он хотел через него еще раз разъяснить президенту Кеннеди свою позицию.
Отец обращал особое внимание на то, что и баллистические, и зенитные ракеты находятся под строгим контролем Москвы. На ракетных базах нет ни одного кубинца. Отец сказал Ноксу, что времена изменились, исключительное положение США ушло в прошлое и теперь им придется привыкать к соседству советских ракет на Кубе, как мы научились жить, имея под боком в Турции американские «Юпитеры».
В отношении блокады он продемонстрировал жесткую позицию: никаких унижающих достоинство великой державы компромиссов. Если совершат нападение на советские торговые суда, именно так он квалифицировал их остановку и досмотр, то мы примем ответные меры и, если не останется другого выхода, потопим агрессора.
Слова отца в Вашингтоне учли. Ни одно советское судно пока не подверглось задержанию. Государственный департамент запросил посла США в Анкаре Раймонда Хейра о возможной реакции турецкого правительства на демонтаж «Юпитеров». Аналогичное послание ушло в штаб-квартиру НАТО.
Благодаря сдержанности обоих лидеров, критическая среда закончилась благополучно. Несмотря на воинственные заявления, де-факто выработались взаимоприемлемые на ближайшие день-два, условия соблюдения блокады: мы не совались с запретными грузами, они пропускали остальные наши суда беспрепятственно. Равновесие установилось очень шаткое.
Разведывательные самолеты над Кубой летали теперь ежедневно. Не только У-2, но и дважды в день, утром и вечером, восемь низколетящих разведчиков. Фиксировались мельчайшие детали. Экспонированная фотопленка исчислялась десятками тысяч метров. Например, 24 октября она составила более 40 км в длину. Конечно, обработать ее всю не представлялось возможным, в первую очередь изучались фотографии знакомых районов.
В среду данные разведки засвидетельствовали значительное продвижение работ. Плиев держал свое обещание отцу. Строящиеся объекты проявлялись один за другим. Там, где вчера еще только намечались неясные контуры, сегодня отчетливо просматривались почти готовые сооружения: стартовые площадки, хранилища для ракет, бункеры. Специалисты дали заключение, что до полной боевой готовности ждать осталось недолго — несколько дней, не более недели.
Они ошибались. Первый полк еще пять дней тому назад изготовился к запуску баллистических ракет P-I2 с ядерными зарядами. 25 октября к нему добавится второй полк и еще один дивизион третьего полка.
Тревога в Белом доме нарастала. В войска ушел приказ о повышении степени готовности стратегической авиации до второй. Впервые в послевоенной истории. Выше было уже некуда. Следующая ступень — начало боевых действий. Примечательно, что решение принял не президент Кеннеди, а командующий стратегической авиацией. Он же дал указание передать приказ по радио не шифром, как положено, а открытым текстом, так, чтобы команда стала известна в Советском Союзе, чуть ли не раньше, чем дойдет до собственных авиационных подразделений. Кеннеди узнал обо всем задним числом, он выговорил генералам за самоуправство, но отменять их распоряжение не стал. Решение не свидетельствовало о намерении сделать еще один шаг, приближающий к ядерной атаке, — они сделали очередной предупреждающий жест, который должны были оценить в Москве. Расчет оказался верным. Но об этом чуть позже.
После бурной среды, 25 октября в четверг, казалось, наступила разрядка. По обе стороны океана как бы сказали: «Уф-ф-ф». Конечно, это только казалось. Дело пока с места не сдвинулось. Но уж и то благо, что четверг не стал для американцев днем действий. Становилось все более очевидным, что в лоб задачу не решить, нужно искать обходные пути, не обойтись без компромиссов. В среду, как только страсти вокруг установления блокады, перехвата или не перехвата «Бухареста» поутихли, Джон Кеннеди решил ответить на последнее письмо отца. Это была его первая акция в четверг. Письмо ушло без четверти два ночи.
В своем послании президент перечислил все события последнего времени, напомнил о сентябрьском заявлении и неприемлемости для США установки наступательного оружия на Кубе. Он выражал искреннюю обиду на то, что его обманули. Он поверил заверениям посланцев отца и «стал обуздывать тех, кто настаивал тогда на принятии срочных мер». В результате теперь они оказались правы. Между строк звучало, что это подорвало престиж президента. Кеннеди призывал приложить усилия к поиску взаимоприемлемого выхода из тупика. Дух послания не был воинственным, но из него становилось ясным, что без удаления ракет соглашения не достигнуть.
Отец получил письмо в четверг еще до полудня. Искренность интонаций его тронула. Краткость и жесткость формулировок не позволила усомниться в твердости и решимости президента. От отца теперь зависело очень многое, вернее, все: ему предстояло найти единственно верное решение.
На собравшемся после обеда заседании Президиума ЦК отец впервые заговорил о возможности вывода ракет. Конечно, при условии, если американский президент обязуется гарантировать неприкосновенность Кубы не только со стороны США, но и поручится за своих латиноамериканских союзников, не говоря уже о кубинских эмигрантах. В Кремле никто не сомневался, что без команды Вашингтона они не то что пальцем не двинут, рта не осмелятся раскрыть.
Но это отцу казалось недостаточным. Наши недоброжелатели постараются позлословить: еще бы, США цыкнули на СССР, и он забрал свои ракеты. А уж гарантии — дело десятое.
Отец предложил в ответное письмо президенту США включить еще одно условие — баш на баш, кубинские ракеты ставились против «Юпитеров», расположенных в Турции и Италии. О «Торах», размещенных в Великобритании, решили не поминать, не пережимать.
Члены Президиума согласились с новым подходом отца так же единодушно, как и пять месяцев назад с отправкой наших ракет на Кубу.[89]
Громыко поехал в МИД выполнять поручение. Ответ решили рассмотреть на следующий день с утра. В этом случае послание попадало в Вашингтон тем же утром, разница в восемь часов позволяла выиграть целый рабочий день. Работа велась в обеих столицах как бы по скользящему графику. Заставлял поспешить и доклад КГБ о перехвате команды о приведении в готовность «два», переданной штабом стратегической авиации. На указание о том, что она не кодировалась, отец отреагировал однозначно: «Пугают». Но пугать пугают, а отмахнуться от недвусмысленного предупреждения представлялось крайне легкомысленным.
Теперь отцу предстояло вычислить, что это такое? Блеф? Или честное предупреждение? «Иду на вы»?
Он сам не чурался блефа, и поэтому особенно ясно ощущал, что в нечеловеческом напряжении, когда такие силы пришли в движение, даже простая угроза порой, помимо воли автора, может неожиданно превратиться в неотвратимую реальность. Ведь команда ушла не в воздух! Она задействовала тысячи людей, сотни самолетов и ракет. Сегодня их число не составляет секрета: к первому удару по целям на территории Советского Союза в тот день задействовали сто шестьдесят три межконтинентальные ракеты, около двухсот ракет средней дальности на базах в Великобритании, Италии, Турции и тысячу двести самолетов, несших на себе две тысячи восемьсот пятьдесят восемь ядерных боеголовок и бомб. Еще одно кодированное слово — и вся эта армада устремится на нас.
Решение, которое ему предстояло принять, давило своей ответственностью, но отец не поддался панике. Он решил выждать. Пока Громыко занимается письмом, обстановка прояснится. Вот только в какую сторону? Но утро вечера мудренее.
