Западноевропейская поэзия XX века

Что мне сказать? Я только вся в слезах.
Назначь мне час и место встречи.
Мы будем рядом — и что мне страх!

Не скрою, я пленилась новизною.
Она прекрасной кажется всегда.
Оставь упреки — я тебя не стою.
Избавь меня от ложного стыда.

Казалось мне, когда была твоею,
Что я люблю. Но ты забудь мечту.
Нет, я не для тебя. Я не сумею
Найти в себе любовь и чистоту.

Хороший мой, постой, не уходи же!
Останемся друзьями. Слово дам,
Другие недурны, но ты мне ближе.
Ты мне по нраву — ты знаешь сам.

Как девочка на шаре, я ликую.
Мне боязно — но поиграть позволь,
Не возноси меня на высоту такую:
Сорвусь — а для тебя такая боль!

ГАНС КАРОССА Перевод Арк. Штейнберга

Ганс Каросса (1878–1956). — Был в начале творческого пути приверженцем неоромантизма («Стихи», 1910; «Бегство», 1916, и др.), позже тяготел к классической традиции («Звезда над морем огней», 1946; последние разделы в «Собрании стихотворений», 1948). Позиция поэта в гоцы войны была двойственна: оставаясь в Германии и даже возглавив созданный фашистами Всеевропейский союз писателей (1941 г.), он в своем творчестве этих лет был крайне далек от идей национал-социализма, апеллировал к человеческой совести, к милосердию, что само по себе было для заправил «третьего рейха» «контрпропагандой». Поэтому Каросса считается одним из важнейших представителей так называемой «внутренней эмиграции» (это видно и из публикуемых в томе стихотворений). Его стихи на русский язык впервые были переведены И. Фрадкиным (1969).

ПЛЕННИЦЫ И СТАРИК

Когда мы стелем на снегу полотна,
От ветра сгорбясь, и едва бредем,
Охранники нас обступают плотно,
Следя за нашим каторжным трудом.

Угрюмый сброд, победой охмеленный, —
Вы бедный мой народ готовы сжечь!
Один лишь к нам добросердечно склонный
Старик, что разумеет нашу речь.

Он нам не враг. Он знает наше горе.
Я думаю: он страшно одинок
Среди конвойных, в полупьяной своре.
Знать, он из тех, кого отметил бог!

Враги меня зовут последней дрянью,
Лентяйкой, — но старик совсем иной;
Он ворожит по звездам и Писанью.
Мудрец, он предсказал мне, что весной,

Как ласточки, воротимся мы снова
На родину, — так он шепнул, как друг,
И по ночам, в бараке, это слово —
Бальзам для изъязвленных наших рук.

1942

НАД НЕПОГОДОЙ

Туман приполз; густеет муть сырая.
Ручей, сквозь пламенные веретена
Огней последних окон, мчит бессонно.
Все отсветы померкли, догорая.

Бреду во мгле, прислушиваясь к гуду.
Глаза двух коз — попутчиц боязливых