Западноевропейская поэзия XX века

Сказитель навозной кучи,
Воспел ты плебейский род;
Костюм мой пропах тобою,
А хлеб твой не лез мне в рот.

Что юность моя лицезрела?
Корыто! Корыто свиньи!
Монахан, любовь и нежность
Украли свиньи твои.

Знаю: любить — это счастье,
Но мне достанет ли сил
Снять с тебя злые чары
И вытравить желчь из чернил?!

Всегда ты со мной, Монахан;
Прислушайся, коль не лень,
С каким твержу упоеньем
Названья твоих деревень —

Драммерил, Муллахинса, Санко.
О, дай мне, Монахан, вновь
Ушедшую нежность и с нею
Во мне воскреси любовь!

ИСЛАНДИЯ Перевод В. Тихомирова

ЭЙНАР БЕНЕДИХТССОН

Эйнар Бенедихтссон (1864–1940). — Эйнар Бенедихтссон — человеческое и поэтическое воплощение того порыва к новой жизни, который охватил Исландию на рубеже двух веков и выразился прежде всего в начавшейся борьбе за национальную независимость. Своим творчеством в этот период поэт стремился помочь народу обрести веру в себя, пробудить и развить национальное самосознание. Важнейшие сборники стихов Бенедихтссона — «Рассказы и стихи» (1897), «Моря» (1921), «Рощи» (1930). На русский язык стихи переводятся впервые.

ПОЭТЫ ИСЛАНДИИ

Пели они, услаждая слух
Фулы[146] звоном созвучий.
Покуда песен могучий дух
стремился в подзвездный купол небес,
искусство — феникс певучий —
текло, как воды, росло, как лес,
орлом взлетало наперерез
тучам над горной кручей.

Всходили к солнцу на горную высь,
но пели о людях долинных.
В их строфах бегучих навек слились
звук жизни живой и беззвучный крик
событий из хроник старинных.
И мудрость свою, и звонкий язык
искали, как ищут в скалах родник,
в веках неразрывно единых.

Искусство граничило с царством души,
сливалось с немотностыо божьей,
и песни сердец — лишь они хороши! —
горели огнем уходящего дня
и тлели, сгорев, в придорожье.
Так, времени душу в созвучьях храня,
учили они, что мертвит суетня,
что жить нужно чище и строже.

Их рифмы — богатство, ритмы — венец,
в котором горят каменья.
Их слово нас вводит в царский дворец,
где властвует мысль, отделяя слова
от мертвой породы сомненья.
Поэзия, Одина дар[147], в них жива,
строка их как мед и полна волшебства —
пьешь вечно, и нет пресыщенья.

Зимою, в метели, ночь напролет
их правнуки, сидя у горна,