Лайам нахмурился. Нет, она все-таки штучка. То носится за ним по всему городу, не давая вздохнуть, то вдруг отпускает на все на четыре — без каких-либо гарантий и обязательств.
— Откуда вам знать? А вдруг я сбегу? Сяду сейчас на корабль и исчезну? Чтобы избавить себя от лишних хлопот?
Уорден пожала плечами.
— Я перечла письмо герцога. И кое-что поняла.
— Хм… — Лайам прокашлялся. — Когда все закончится, хотел бы и я взглянуть на это письмо.
Она промолчала. Лайам нахмурился, почесал подбородок. Все вроде бы сказано. Пора уходить… Он потоптался на месте, поддал ногой камешек.
— Ладно, леди. Я ухожу… — Ответом был короткий кивок.
Он повернулся и торопливо пошел к выходу из тупичка, гонимый странными ощущениями, главными из которых были неловкость и непонятное сожаление.
16
Через пяток кварталов он остановился возле фонтана, чтобы помыть руки. Большая часть крови тут же сошла, остались лишь коричневые следы в складках ладоней да бордовое окаймление под ногтями. Лайам из осторожности полусогнул пальцы, насколько возможно упрятал их в рукава и двинулся дальше.
Солнце стояло уже высоко, близился полдень. Сообразив это, Лайам ускорил шаг, потом махнул рукой — спешить было некуда. Он твердо знал свой маршрут (переправиться через гавань, затем подобраться к Молитвенному пути) и все-таки ощущал себя словно бы не в своей тарелке. Ожидание, опять ожидание… Ему предстояло бездельничать почти целые сутки… «Найди другое убежище, купи новые брюки, тунику, поешь!»
Ладно, однако на сутки этих занятий не хватит. Кроме того, его грызла тайная неуверенность как в успехе задуманных предприятий, так и в людях, от которых зависело, пройдет ли завтра все гладко. Взять Катилину — практически нельзя предсказать, как тот себя поведет, и все же сейчас его куда больше волновала Уорден. Ее возмутительная самоуверенность, ее весьма странная система оценок… «Ты говоришь, что убил ее лейтенанта, — она пожимает плечами; ты снимаешь с ее подручного куртку — она чуть не падает в обморок. Ты хочешь помочь королю, она жаждет арестовать Северна. И появляется в самую для себя выгодную минуту, когда у тебя голова идет кругом и ты не можешь ей отказать…»
Она выслеживала Эльдайна, подозревая его в предательстве, она ждала, когда тот проколется. «За мой, между прочим, счет! Он мог убить меня, у нее имелась возможность ему помешать, но она не стала этого делать…» Лайам вдруг осознал, что такой случай — не первый. В ночь второй их встречи, в доме профессора Кейда, она тоже использовала его как живца. Отдала на расправу, а сама пошла сзади — посмотреть, что из этого выйдет. «Моей жизнью играть она не стесняется, а взять под арест высокородного негодяя боится нет оснований, видите ли, ах, ах! Я для нее — расходный материал, вот в чем все дело!»
«Фануил! — Дракончик все еще оставался у склада, наблюдая за спящими миротворцами. — Можешь оставить свой пост».
«Слушаюсь, мастер».
Расходный материал… Возможно, оно так и есть — в общем круговращении жизни, но это не означает, что он обязан с таким порядком мириться.
«Мастер, я направляюсь к тебе».
«Подожди. Вернись-ка обратно к складу и незаметно понаблюдай за Уорден. Справишься?»
«Да».
Дракончик надолго умолк. Потом спросил:
«Ты ей не доверяешь?»
«Да нет. Просто хочу знать, что она станет делать».
Не доверять каменной леди резонов у него вроде бы нет. В конце концов, она ведь его отпустила. Не затем же, чтобы предать. Приказ шпионить за ней — с его стороны, скорее, жест самоутверждения, попытка доказать (и, в первую очередь, себе самому), что он, Лайам, — не безвольная кукла.
Ехидный внутренний голосок тут же язвительно хохотнул. «Да ну, неужели? Что ж, поиграй в независимость, дуралей, пока у тебя есть эта возможность. А завтра ты вновь как миленький станешь против своей воли дергать смерть за усы, в то время как кое-кто будет взирать на это из безопасной норки…»
Внешнюю гавань терзал резкий ветер, покачивая стоявшие на рейде суда, между которыми бойко сновали шлюхи, ялики и баркасы. На пирсах толпился народ, но не прошло и пары минут, как Лайам сумел нанять лодку.
Лодочник — старый моряк с загорелым лицом, серьгой в ухе и тремя одинокими зубами в черном провале рта — греб быстро, играючи, словно бы не прилагая усилий.
— Подрался, что ли? — он указал подбородком на штаны пассажира. — Досталось тебе, я гляжу.
Лайам изобразил на лице самоуверенную ухмылку.
— Не мне, дедуля! Это вытекло из того, кто схватился со мной.
Ответ перевозчику показался чрезвычайно забавным, он весело закудахтал и ударил себя по колену. Лайам, чтобы избавиться от дальнейших расспросов, сделал вид, что разглядывает корабли. Большая часть из них была предназначена для прибрежных развозок, но попадались и морские суда, и даже огромные океанские зерновозы, сейчас непомерно высокие, ибо их груз уже перекочевал в торквейские закрома. Когда лодка вошла в тень одного из таких гигантов, Фануил доложил, что Уорден разбудила своих спящих подручных и куда-то их повела.
«На вопросы проснувшихся стражников она отвечать отказалась, заметила только, что за трупом лейтенанта Эльдайна пришлет специальный наряд. Они, похоже, очень расстроились».
«Еще бы! Ты держишься возле них?»
«Да. Вся троица движется к бирже».
«Отлично, продолжай наблюдать».
Лодка наконец обогнула казавшийся нескончаемым зерновоз, и Лайаму вдруг померещилось, что где- то рядом должно стоять «Солнце коммерции». Он повернулся на скамье. Ну да, вон оно, бултыхается возле пирса. Бочонок, приплющенный сверху, свинья тупорылая, а не корабль… Лайам поморщился и неожиданно ощутил огромнейшее желание оказаться на борту столь неприглядной посудины.
— Сворачивай к берегу, старина, — сказал он, указав в просвет между кораблями. Старик охотно повиновался. Лайам легко выпрыгнул из лодки, смешался с портовым людом и неторопливо побрел к знакомому судну.
У сходней дежурили четверо миротворцев. Свободные от вахты матросы бесцельно слонялись по палубе. Кто-то латал паруса, кто-то разбирал такелаж. Капитан Матюрен, очевидно, был у себя. «Внизу, в своей уютной каюте…» Каюта Лайама, несмотря на ее тесноту, тоже дышала уютом — так, по крайней мере, ему представлялось теперь.
«Мастер, пацифик, похоже, пришла, куда шла. Дом старый, мрачный, на окнах решетки, вход охраняют… Кажется, это тюрьма».
Лайам принял информацию к сведению, свернул с набережной и прошел вглубь квартала в поисках подходящего кабачка или винной лавчонки. Заведений подобного рода в округе хватало, но одни выглядели слишком убого, другие — не в меру помпезно. Выбор его наконец пал на небольшую таверну, располагавшуюся в тихом проулке. Скромная вывеска, над входом — корабельный штурвал, доски крыльца выскоблены добела. Во взглядах, устремленных к новому посетителю, светилось неодобрение. Судя по многим приметам, эта таверна была из тех, где собирались высшие чины морских экипажей — публика слишком себя уважающая, чтобы бражничать с матросней, но недостаточно важная, чтобы столоваться с торговцами и владельцами кораблей. Аляповатые молнии, украшавшие череп вошедшего морячка, заставили поморщиться многих.
