— Думаю, что дальше вы сами займетесь своей мастерской, — сказал он весело. — А что будет в гостиной? В тех ящиках тоже картины?
Тень заботы пробежала по ее лицу, и, уже выходя из комнаты, она бросила мимоходом:
— Там не мои работы, я собираюсь повесить их в гостиной.
Девон последовал за ней.
— Хорошо. А я пойду возьму из грузовика инструменты и тут же вернусь.
Тори слышала, как за ним закрылась дверь. Она медленно направилась в гостиную, машинальным движением выловив по дороге из ящика котенка, поставила его на пол и вяло побранила за то, что он раскидал повсюду солому. Затем, опустившись на пол, она снова принялась за распаковку.
Ее руки работали, а мысли были заняты другим. Перед глазами прокручивалось вновь то, что происходило несколько минут назад в мастерской. Этот добряк и весельчак проявил не просто любопытство к ее картинам, но и неподдельный, глубокий интерес. Но как он сумел ее разоружить, мгновенно переменив разговор! Черт побери, у него это прекрасно получается! Проницательность Девона насторожила ее. Вспоминая эту сцену, Тори рассеянно разглядывала фигурку из нефрита и очнулась от размышлений только при звуке его шагов.
— Вот, принес, — сообщил он деловито и поставил ящик с инструментами на пол. — Сначала я распакую ящики, а потом вы мне скажете, куда все это вешать, хорошо?
Не ответив ему, Тори спросила:
— Кто вы по специальности?
Девон удивленно поднял брови.
— Почему вы меня об этом спрашиваете?
— Я хочу, чтобы вы ответили на мой вопрос, — потребовала она, отметив про себя, что проницательность и ироничный ум Девона не всегда уживаются в нем с вежливостью.
Тем не менее Йорк молча подошел к одному из ящиков и начал его открывать.
— Девон!
— А вы догадайтесь! — со смехом предложил он и, вдруг вскрикнув: «Ой», стал стаскивать котенка со своей левой штанины, по которой тот уже собирался вскарабкаться вверх. — Я не дерево, ну объясните же ему, Тори!
И опять — в который раз! — ему удалось уйти от ответа.
Тори взяла котенка к себе на колени.
— Не обижайте его, — сказала она, ласково почесывая зверька за ухом.
— Он тоже не слишком был деликатен с моей ногой.
— Но ведь вы сами можете за себя постоять, — возразила она.
— Он, сдается, тоже не робкого десятка. Это очевидно.
Тори взглянула в его смеющиеся глаза и вздохнула:
— Опять вы сменили тему разговора.
— Разве? — притворно удивился он.
— Знаете что, если не хотите говорить, чем вы занимаетесь, то так и скажите.
— Да, я не хочу, чтобы вы знали, чем я занимаюсь.
— Почему?
— Это секрет.
— Ах, так… — Тори решила показать ему, что тоже умеет играть в его любимую игру — уходить от ответа, и вывести его из равновесия, как это удалось сделать ему по отношению к ней. — Виски, — вдруг произнесла она тихо.
— Вы хотите выпить? — недоуменно спросил Девон.
Она показала на примостившегося на ее плече котенка:
— Нет, просто его зовут Виски.
Скрывая досаду, Девон сказал с невозмутимым видом:
— Ну вот и прекрасно. Правда, немного странно, что он выбрал для себя такое имя.
Тори пришлось отказаться от дальнейших попыток вывести Девона из равновесия. Для этого был необходим определенный опыт и мастерство, которых у нее — во всяком случае пока — не было.
— Осторожнее, — предупредила она, когда он стал вынимать из очередного ящика картину в раме. — Она старше нас обоих вместе. — Говоря это, Тори поставила котенка на пол, и он убежал.
Крепко держа картину обеими руками, Девон посмотрел сначала на нее, а потом перевел взгляд на Тори:
— Наверное, это кто-то из ваших предков?
— Да, это моя прапрабабушка Магда.
Он тихонько свистнул.
— А вы — живая копия своей прапрабабушки.
— Это действительно так. И вот что странно: никто больше в нашей семье ни чуточки не походил на нее. Мой отец был блондином с темными глазами, а его отец, мой дед, — вообще рыжим. Прапрадедушка, муж Магды, был темноволосым, но не брюнетом. Откуда взялась Магда, никто не знает. Известно только, что она была цыганкой.
Тори остановилась и улыбнулась:
— Кажется, наш урок семейной истории несколько затянулся.
Девон продолжал рассматривать картину и не переставал удивляться поразительному сходству обеих женщин, начиная с великолепных волос цвета воронова крыла и до характерного овала лица и разреза глаз. Магда на портрете была примерно в возрасте Тори, когда нежная девичья красота переходит в яркую женскую. Старинная одежда прапрабабушки Магды, как ни странно, даже подчеркивала сходство. Единственное, пожалуй, что их отличало, было выражение лица. В лице цыганки отсутствовала свойственная Тори настороженность, оно дышало уверенным спокойствием.
Если в жизни Магды и случались неприятности, она выбрасывала их из головы и забывала навсегда.
Отметив с удивлением, с каким вниманием Девон рассматривает картину, Тори продолжила рассказ:
— Я никогда ее не видела, она умерла до моего появления на свет. Отец говорил, что она была самой спокойной женщиной на свете и обожала своего мужа.
Девон печально вздохнул:
— Вам повезло. У нас мало кто знает о своих предках.
— А вы? — спросила она, загораясь любопытством.
— Нет, я даже не видел своих деда с бабкой.
Тори от души посочувствовала Девону. Как многого он лишен! Ей вспомнились семейные биографии, легенды, сказки — все это богатство, сохранившееся от предыдущих поколений ее семьи.
— Куда мы повесим этот портрет? — спросил Девон.
Она указала на простенок между окнами:
— Сюда.
Тори смотрела, как он вешает картину, и почувствовала, что в ее душе растет интерес к новому знакомому. Теперь она и не пыталась это отрицать. Чем он так притягивал ее? Впрочем, она знала чем. Сложностью, загадочностью натуры, тем, что она видела: за внешней обходительностью и воспитанностью скрывается значительная личность. Желание написать его портрет не исчезло, но Тори подавляла его. Теперь ее тревожило иное: проснувшийся в ней чисто человеческий и женский интерес к красивому и обаятельному мужчине, находившемуся рядом.
Их прикосновения были случайными. И все же… Тори очень остро ощущала каждое его движение и жест. Она думала об этом и пыталась бороться с собой, но у нее ничего не получалось. Он слишком волновал ее как мужчина, чтобы она могла объективно судить о нем. Единственное, что для нее было несомненно, — и она это не столько видела, сколько чувствовала, — что он очень раним.
Тори неожиданно с негодованием осознала, что постоянно думает о Девоне. Но ведь он просто решил помочь женщине, а после ее рассказа об утренних неприятностях подумал, наверное, что она нуждается в опеке. Возможно даже — хотя вряд ли, — он чувствовал некоторую долю своей ответственности перед ней,
