Джейлин заметила, что лицо его побледнело и осунулось, а в глазах отражались усталость и тревога – так обычно случалось, когда они углублялись в расследование.
Она не стала комментировать его внешний вид.
– Тогда поехали, – просто сказала она.
За рулем сидел Глен, водитель более опытный, чем они, но даже ему, при всем его мастерстве, понадобился почти час, чтобы преодолеть пять миль. Он остановил вездеход посреди дороги и выключил двигатель. Они находились в самой малонаселенной части округа, у черта на рогах, как выразился сам Чемпион.
– Какое-то строение находится отсюда метрах в ста, за следующим подъемом, – сообщил он.
Густые заросли кустарника и деревьев подступали к самому краю дороги, постепенно сжимая ее до размеров тропинки. Густая, еще не начавшая опадать листва образовывала вверху мощный, плотный покров, сквозь который не проходил лунный свет.
Стояла мертвая тишина.
Джейлин достала из кармана тонкий фонарик-карандаш и посветила им на список частных владений.
– Ничего себе! Здесь лет пятьдесят жилых домов не строили. Семь гектаров пустоши и что-то вроде сарая, – проговорила она. – Здесь указано, что он вполне пригоден к использованию. С месяц назад владение продали какому-то неместному.
– Имя владельца указано? – спросил Лукас.
– Нет. Он директор холдинговой фирмы, зарегистрировано только ее название. Конечно, имя его можно выяснить, достаточно послать запрос в Квонтико, но пока оттуда придет ответ…
– Понятно. Выходим. – Лукас открыл дверь и вылез из вездехода.
Они двигались как можно тише, переговариваясь шепотом. Рацию Глен выключил еще в машине. Звуки здесь, отражаясь от камней и деревьев, гулким и быстрым эхом разносились по всему лесу, поднимались вверх, достигая вершины холма.
– Держимся вместе, пока не покажется подъем, – прошептал Лукас. – Затем разделимся и начнем осматривать местность.
Джейлин посмотрела на часы.
– Сейчас почти десять. Как бы нам ни хотелось тратить время, но в полночь нужно вернуться в управление, перекусить и выпить кофе. Иначе не сможем продолжать поиски, свалимся еще до рассвета, – сказала она. – Так мы договорились с Меткалфом.
– Понятно, – произнес Лукас.
Джейлин так и не поняла, согласен он с планом шерифа или нет или, может быть, он хотел добавить к кофе чего-нибудь покрепче, но расспрашивать напарника не стала.
Они шли почти бесшумно. Ощупывая взглядом дорогу, Лукас заметил:
– Одно хорошо – с рассветом поиски пойдут быстрее.
– А что плохо? – спросил Глен.
– Ты сам сказал – надежды осмотреть все частные владения почти нет. Значит, Линдси нужно найти раньше, чем мы проверим весь список.
– Если нам повезет, мы обнаружим ее или здесь, или в следующем месте.
– Не верю в удачу, разве что только когда я сам себе ее подстраиваю, причем сразу, в самом начале работы.
Глен ответил:
– Я заранее согласен с любым вашим решением. Линдси – мой друг и коллега. Наверное, вы разговаривали с мисс Берк, – прибавил он неуверенно.
Джейлин посмотрела на него. По ее мнению, Глен был один из немногих полицейских, относившихся к Саманте с уважением. Отвечать ему она не стала, предоставив сделать это Лукасу.
– Поэтому мы здесь и находимся, – сказал он.
Джейлин уловила в его голосе нотки легкого разочарования, но смолчала. Она осматривала вещи Саманты, но не почувствовала ничего, кроме дискомфорта.
Она чувствовала, что если бы у них было хоть чуть-чуть больше времени, Лукас прежде всего отправился бы в цирк и вытянул из Саманты все то, что она им не сказала.
Но сейчас им не оставалось ничего другого, кроме как вести полномасштабные поиски.
– Поднимемся на холм и сразу увидим строение, – сообщил Глен.
Он оказался прав. Они не успели выйти из чащи, как перед ними, в самом центре залитой лунным светом каменистой равнины, возникло массивное мрачное здание.
Это было третье по счету частное владение, которое они осматривали, о чем они сообщили Меткалфу по рации. Обменявшись между собой жестами и определив каждый свое направление, разделились и осторожно зашагали к зданию.
Идти пришлось долго, минут десять. Достигнув наконец цели, они увидели в амбаре две двери, обе распахнутые, едва держащиеся на ржавых петлях. Амбар был явно заброшен, и очень давно, но это не помешало им внимательно осмотреть его. Они вошли внутрь и, подсвечивая себе фонариками, принялись обследовать строение.
– Гнилое сено, – сказала Джейлин, перейдя с шепота на нормальный голос. – Ржавый фермерский инвентарь. – Она вдруг замолчала и едва не вскрикнула, почувствовав, как по ее ноге скользнуло что-то мягкое. – Крысы!
– Ты в порядке? – спросил Лукас.
– Как я их ненавижу! – пробормотала Джейлин, продолжая осмотр.
– Судя по всему, это был все-таки не амбар, а склад, – произнес Чемпион, проводя лучом фонарика по угрожающего вида вилам и косам.
– Постойте-ка. – Лукас остановился в углу, где чернела вкопанная в землю колода с воткнутым в нее ржавым топором.
– Похоже, на ней птицу когда-то рубили, – пояснил Глен. – Кур, уток, индю…
– Это определенно оставил не фермер, – перебил его Лукас, направляя свет фонарика туда, куда был воткнут топор. Он положил фонарь на колоду, достал из кармана пинцет, поднес его к колоде и вытащил из расщелины небольшой лист бумаги. Глен и Джейлин подошли к нему. Лукас развернул листок, и все они увидели напечатанную на нем большими буквами фразу:
«В СЛЕДУЮЩИЙ РАЗ, ЛЮК, ТЕБЕ ПОВЕЗЕТ БОЛЬШЕ».
Больше всего Саманте хотелось сейчас просто упасть на кровать и заснуть часов на двенадцать, однако вместо этого она пришла в полицейское управление и вот уже с час сидела в конференц-зале, ожидая появления поисковых групп. Сбор их был назначен на полночь.
Никто с ней не заговаривал, не предложил даже чашки кофе. Только один раз дверь приоткрылась и в комнату заглянул какой-то полицейский с сумрачным лицом, обвел глазами стол, за которым сидела Саманта, проверил, что ничего на нем не исчезло, и снова закрыл дверь.
Саманта машинально разглядывала стены и размышляла. Она на себе испытала то чувство, которое испытывает изгой.
Циркачей считают изгоями по определению. Отверженные, добровольно отвернувшиеся от остального мира, они переезжают из города в город, нигде не пуская корней и не заводя знакомств. Для Саманты, не знавшей семьи, артисты «Вечернего карнавала» стали и родителями, и родственниками. Среди них она не чувствовала себя чужой или отщепенцем.
Сильнее всех одиночество и подозрительное отношение со стороны остального общества ощущают экстрасенсы, а Саманта была настоящим экстрасенсом.
Годами те, с кем она сталкивалась во внешнем мире, и даже кое-кто из ее клиенток за глаза называли ее в лучшем случае обманщицей, а в худшем – грязной мошенницей. Неверие и презрение – все это Саманта прочувствовала сполна. Постепенно она привыкла к чужой злобе. «Ну давай, скажи, о чем я сейчас думаю!» – бывало, кричали ей в лицо и нагло скалились полицейские. Она смирилась и с эпизодическими приводами в полицию, и с «рутинными» допросами там.
Она притерпелась и к чужому горю, научившись не реагировать эмоционально на плач и отчаяние, на мольбу о помощи и жажду узнать будущее. Она свыклась даже с тем, что один мужчина вдруг проявил
