— Я повторяю вам, что там, на улице, кто-то пытается играть на скрипке!
Смех удвоился. Смит предложил ему исполнить русский танец под эту музыку. Но он стоял на своем.
— Вы только выйдите, и тогда сами услышите это.
Сержант какое-то мгновение смотрел на него, ожидая, что Заро улыбнется, затем, засомневавшись, поднялся и вышел. Мы последовали за ним. В двадцати метрах за домиком Заро поднял руку, чтобы мы не шумели. Мы застыли.
Заро и в самом деле услышал что-то необыкновенное. Утверждать, что играли на скрипке, было бы некоторым утрированием с музыкальной точки зрения. Скорее, это было похоже на щипание струны контрабаса. Звук был низкий и выдержанный, потом постепенно замер. Он повторялся примерно один раз в минуту. Удивленно переглянувшись, мы, крадучись, направились в ту сторону, откуда доносился звук. По счастливой случайности ветер дул в нашу сторону. Мы застыли на опушке у поляны. На другой стороне стояло дерево, пораженное молнией. Ствол накренился, но окончательно не оторвался от основания. На месте надлома, где-то в полутора метрах от земли, длинная щепа торчала острием вверх. К нашему изумлению, щепу кое-кто загибал назад, гнул в форме дуги, затем отпускал — и тогда раздавалась “музыкальная” нота. А исполнителем был...большой бурый медведь, стоявший во весь рост на задних лапах.
С нашего пункта наблюдения мы видели, как он дергал щепу еще и еще, каждый раз наклоняя голову на бок, недоуменно и с очень потешным видом слушал звук, производимый им. Концерт длился несколько минут, затем “прямоходящий” утомился и тяжело отошел в противоположную сторону.
Это событие развлекало нас еще долго. Заро придумал номер под названием “Русский скрипач”, который стоило увидеть. Кстати говоря, этот медведь имел значительное преимущество перед нами в плане инструмента, который он выбрал себе: впоследствии мы обнаружили, что ни один из нас не обладал достаточной силой для того. Чтобы прогнуть щепу как надо, и чтобы извлечь из нее звук, понадобились совместные усилия Колеменоса и еще двоих. Это был единственный медведь, которого мы видели — вопреки тому, что рассказывали нам старожилы лагеря: они говорили, что медведи здесь встречались часто, а особенно в начале весны встреча с ними ничего хорошего не приносила. Мы никогда не сталкивались с волками — еще одна опасность этих краев, но мы слышали их вой и часто замечали их следы. Без сомнения, наше количество удерживало их от нападения.
Прошли недели, и вскоре наступила середина мая. Мы с удовольствием заметили первые признаки короткой сибирской весны. Ветер стал слабее, почки начали появляться на деревьях. По небу пролетали гуси и утки, направляясь в края, где они размножались. Ручьи, через которые мы переходили, были еще глубоко схвачены льдом, и снежное покрытие было нетронутым, но климат становился мягче, и у нас появилось чувство, что худшие дни остались позади.
Последнее, чего мы желали, это встретить других людей, и в этом смысле удача нам не изменяла. Мы проходили по очень редким дорогам только после тщательной разведки. Иногда по ночам мы замечали вдали огни какой-нибудь деревни или города. Бывали дни, когда мы различали на горизонте очертания заводских зданий и высоких труб, из которых струился белый дым. В таких районах мы продвигались крайне осторожно.
Иногда случались мелкие приступы раздражения и плохого настроения, почти всегда — в конце дня после особенно тяжелого пути и главным образом — из-за распределения обязанностей. Но они бывали непродолжительными. К счастью, среди семерых нас не возникало ни малейшего личностного конфликта. Никто не попытался поставить себя во главе группы. Любой уместный совет получал отклик и исполнялся. В случае расхождения мнений по тому или иному вопросу было принято, чтобы Смит, наш старейшина, ставил на голосование, и дело окончательно решалось. Колеменос, который никогда ни с кем не спорил, прекращал редкие стычки, взваливая на свои плечи все то, что нужно было делать. Он выполнял всегда больше работы, чем было отведено ему, даже не думая об этом. Неутомимый, великодушный, этот человек был замечателен во всех отношениях.
Странным образом мы узнали о том, что приблизились к озеру Байкал, за два дня до того, как увидели его. Мы почуяли характерный запах воды, к которому примешивался очень тонкий и сладковатый аромат водных растений, и это — необъяснимые ощущения, которые вызывают ностальгию у прибрежных жителей. Мы еще не дошли до озера, когда наткнулись на множество костей больших рыб. Поблизости не было воды, и мы были озадачены тем, как они здесь оказались.
Спустившись с плоскогорья, окаймлявшего Байкал, мы увидели настоящие дороги, вероятно, второстепенные, но намного лучше всех тех, которые нам довелось видеть со времен нашего побега из лагеря. Ветер донес до нас со стороны озера отдаленный звук заводского гудка.
Мы пришли на одно возвышенное место, откуда перед нашим взором раскинулась долина, и мы не без волнения пришли к выводу, что это, должно быть, было начало Байкала. Группы промышленных зданий виднелись в нескольких километрах к западу. Возвышались высокие скалы цвета охры, усеянные елями, которые придавали им вид прически ирокеза. На одном месте на берегу стояли маленькие деревянные домики, а около них лежало несколько перевернутых лодок, и с промежутками были расставлены деревянные колья, на каких рыбаки сушат свои сети. Видимость оказалась превосходной, ветра не было, и дым из заводских труб поднимался прямо вверх. В рыбацкой деревне ничего не двигалось, и мы подумали, что, может быть, эти жилища использовались только летом. Внизу между нами и водоемом извивалась дорога, вдоль которой стояли телеграфные столбы, белые изоляторы на них удерживали большое количество проводов, что указывало на то, что поблизости был населенный пункт определенного значения. Наша задача заключалась в том, чтобы определить, на какой стороне озера мы находимся. Обсудив, мы пришли к заключению, что слишком уклонились на запад: теперь мы продвигались где-то со стороны северо-западного угла озера. Что означало, что мы должны были идти по северному берегу по направлению на восток до тех пор, пока он не изменит свое направление на юг, выводя нас на путь через южную Сибирь.
Целый час мы прятались, поглощенные созерцанием просторной панорамы, открывшейся нашему взору. На мгновенье нам показалось, что мы услышали гудок парохода. Мы все развеселились при мысли о том, что достигли еще одного этапа нашего долгого пути на юг. Мы обменивались мнениями, мы сознавали, что от наших съестных припасов практически ничего не осталось, кроме остатков мяса с довольно сильным ароматом. Мы говорили о Байкале, и я сказал остальным, что он считается самым глубоким озером в мире, что это огромная впадина с крутыми скатами, бездна, которая местами достигает 1500 метров. Я рассказал им одну историю, которую услышал от своего дяди, сражавшегося на стороне русских белогвардейцев в Сибири. Драма, произошедшая с остатками антибольшевистской армии, переходившей через замерзшее озеро. Лед посередине не был прочным, и погибли сотни беглецов. Я смутно помнил, что читал статьи, рассказывающие о том, что это обширное водное пространство, беспрерывно колеблемое мощными подводными течениями многочисленных рек, обводняющих его, никогда не замерзало по всей поверхности.
Смит положил конец нашим догадкам:
— Спустимся вниз, посмотрим, — предложил он.
Чтобы дойти до дороги, нам понадобилось больше времени, чем мы думали. Потрепанный временем и ненастьем указательный столб обозначал направление и расстояние до какого-то города или поселка под названием Шишевка, вероятно, того самого места, где были расположены заводы, увиденные нами с нашего пункта наблюдения. Мы быстро перешли дорогу и поспешили в лес на противоположной стороне. Между нами и берегом озера простирались полтора километра достаточно плоской земли, где среди дубов, ясеней, берез, лип и ив обильно рос можжевельник. На более влажных участках рос, шурша на ветру, тростник, похожий на бамбук. Выйдя из опушки леса, мы пришли к берегу какой-то реки. Я поднял руку, и прибежали все. Надо было решить, будем мы переходить через эту реку или нет. Она была шириной всего где-то сто пятьдесят метров, но лед посередине был расколот, и было видно быстрое течение темной воды. Выяснилось, что все мы умеем плавать. Общее мнение было таково, что так как отныне мы будем иметь дело с многочисленными реками, не стоит отступать при виде этого первого испытания. Я предложил пойти первым. Каждый размотал ремешок из необработанной кожи, которым был опоясан вокруг талии. Мы сделали из них веревку для подстраховки. У каждого ремешок был завязан на семь оборотов, так что соединение всех бечевок составило очень длинную веревку. Пока остальные наблюдали за окрестностями, я
