в порыве удивления на самом оживленном перекрестке города. Столько всего, что после первого дня хочется бросить все и уехать туда, где спокойней и красок поменьше. Но, отъехав милю-друтую, хлопаешь себя по голове и мигом возвращаешься обратно. Шляешься по улицам до ломоты в висках и снова стремишься в уединенное место отдохнуть. Но ненадолго. Вот такой он, город: созданный на удивление как самим китайцам, так и прочему «варварскому» миру. А какие в нем кухни! Нет, нет. Хватит, довольно. Чего доброго, ток можно лишиться нюха, не дочитав книги. Дальше уже, может, будет не упомянуть особую китайскую кухню с ее всевозможными ласточкиными гнездами, плавниками акулы, свежими побегами бамбука и еще невесть чем, от чего в той же захватывающей степени несет и романтикой неискушенного, и самим смаком райского стола того, что вам скромно предложат, как нечто обыденное, но удивительное. Надо же!
Стоп.
Не отвлекаться.
В городе кроме всего прочего хорошего, прекрасного и распрекрасного есть в такой же степени немало плохого, гадкого и просто отвратительного. Мы, в основном, толкуем не о самом хорошем, может быть, и не самом интересном, но упорно составляющем часть бытия нашей бедной и незабвенной сути.
Часто Китай представляется стороннему наблюдателю разбитым зеркалом, в котором каждая провинция отдельным осколком высвечивается на фоне таких же разноколерных уездов. Так и Шанхай. Похож на небольшое, но разбитое на еще более мелкие кусочки стеклышко, где блеск различной величины и света столь разнообразен, что терпко рябит в глазах сплошной искривленной мозаикой. Грани совсем непохожие переливаются отдельным свечением — это иностранные кварталы.
Итак, Шанхай.
Великий. Единственный.
Работный гул.
Грязная окраина распластавшегося города. До центра отсюда миль пятнадцать, а то и больше. Зал одной из школ кемпо представляет собой грубо сколоченное просторное помещение высотой около четырнадцати чи,[8] со сторонами 20 на 40 метров. С внешней стороны помещение имеет небольшие боковые пристройки. Сбито все из досок. Не так чтобы аккуратно, но в достаточной степени прочно. В земляной пол по углам зала вкопаны различные тренажеры, подвешены разнообразные снаряды для отработки приемов. Этот тренировочный сарай находится на небольшом, заросшем густым кустарником, пустыре. Рядом бедняцкие улицы, пристройки и постройки различного значения и назначения.
На плотно утрамбованном земляном полу сидят на коленях несколько сотен учеников школ. Лица в основном молодые, скуластые. Слушают оратора, глядят в землю перед собой, почесывают шишковатые кулаки.
— Я! Я обращаюсь к вам, сыны великого города! Ваша гордость, ваша надежда завалена камнями гнусного монастыря Шао. Двадцать три члена нашей дружной семьи погребены в горах нечестивых богоотступников. Когда и где — я спрашиваю! В истории каких народов подло обращались с посланцами?! Только у варваров. Шао нарушил священный обычай: непререкаемый и соблюдаемый всеми закон гостеприимства и дипломатии, строгие обычаи наших предков. Праведные души noгибших взывают к нам, требуют удовлетворяющей мести.
Чванливые монахи думают, что только им дозволено вершить судьбы людские, что они за свои преступления отвечают только перед своим богом. Но молятся ли они ему денно и нощно? Желает ли зреть их Всевышний, если их руки по плечи в крови людской, а стопы неверных попирают плоть загубленных. Каким словом, какой сутью прикрываются они, чиня зло и насилие над другими? Существуют ли для них законы? Уверены ли они, что для них не найдется управы? Но есть мы! Мы существуем. И мы сполна воздадим убийцам за содеянное. Мы собьем с них спесь возвысившихся. За каждого убиенного мы вырвем из их рядов по две-три преступные души. Это справедливо, достойно всяческого содействия и участия.
Негодующий шум одобрения пошел по рядам. Послышались голоса: —«Пора выступать!», «Войну монахам!», «Сжечь монастыри, как в прошлые годы», «Прислужников сатаны в море!». «Очистить Поднебесную от западной нечисти!». Натянутые лица грозно извергали из своих уст меры действия. Дружные крики гулко наполняли зал и шумовой волной мощно разносились по пустырю и ближайшим улицам. Случайные прохожие опасливо вбирали головы в плечи и торопились скорее пройти неуютное место.
— Они думают, — силился перекричать гнев присутствующих выступающий, показывая пальцем куда-то в сторону, — что они самые сильные. Что только им известны секреты рукопашного боя. Но мы докажем, что не зря столько лет занимались, что недоразвитые отшельники глубоко заблуждаются в высокой истине и будут горько сожалеть, что так неосмотрительно поступили с нашими людьми.
Новый сплошной гул убедил оратора, что он полностью овладел душами присутствующих.
— Но это еще не все! Мы знаем, с чего начать. Мы дадим почувствовать им нашу силу. Мы потрясем их души до основания, — говоривший выдержал паузу и доверительным тоном продолжал: — Нам известно, что их бывший воспитанник предал ношу страну и работает на западные канцелярии. И, что еще омерзительнее, на северного соседа, которой есть первый враг нашему государству, (Возгласы возмущения поддержали выступающего). Наша добрая, приветливая родина дала потомку русских эмигрантов приют, хлеб, образование. И за это он предал народ, который взрастил его. Переметнулся в стан наших врагов и служит им за деньги, за наши души. Спросите себя, любого работающего; видел ли он вдоволь риса, лепешек. Тепло ли ему в зимние дни, сухо ли в дождливые ночи? Мы выросли в нищете, от того крепче любим свою землю. А он? Сытый выродок! Враг, унижающий наше достоинство. Такие же стойкие патриоты, как и мы, выследили его в Циндао. Только непредвиденное вмешательство посторонних сил помогло уйти от возмездия нечестивому отпрыску бандитского клана. Предполагают, что это был Большой Чемпион. Но мы и ему найдем последнее пристанище в ущельях гор. Ряды дружно захлопали.
— Сейчас агент на пути к Шанхаю. Это будет первая жертва, на которую падет праведный глас возмездия. У нас хватит людей перекрыть все побережье вокруг города на север и на юг. Мы обнаружим его. И ничто уже не спасет иуду нашей страны. Гибель басурмана станет началом нашей мести. А позже мы изгоним всех иностранцев, которые препятствуют процветанию Великого города и его спокойствию. Срединный город принадлежит Срединной империи. Язвы Запада не должны проникать на территорию Поднебесной. Китай для китайцев! Земля Хань для ханьцев! Китайские девушки для китайских парней!
Все вскочили. Гром голосов и потрясающие кулаки зашатали сарай. Хвалебная визгливость оратора подзадорила толпу, возбудила боевые инстинкты. Вопль одобрения носился по тихой округе. Глухие рыки, бешеные голоса, яростные глаза долго радовали оратора и еще небольшую кучку людей солидного возраста, степенно сидевших немного поодаль, ближе к стороне, где поскрипывали двери боковых помещений.
Воодушевленно жестикулируя испорченными ручками, так непохожими на бугристые, исцарапанные, мозолистые кулаки горе-спортсменов, выступающий велеречиво наставлял:
— Я прияетствую вас, разделяющих мои мысли и наши общие пожелания. Но я еще скажу. За голову американского приспешника назначено вознаграждение. Если наши школы получат эти деньги, мы сможем закупить инвентарь для тренировок, арендовать хорошие залы для соревнований, и каждый участвующий получит по десять долларов. Нам для нашего существования необходимы деньги, праведная месть. То, чему мы столько учились, необходимо для достижения наших целей. Мы немало помогли правительству в прошлые годы для очищения страны от ревизионистов, уклонистов, буржуазных элементов и прочих. Мы и сейчас поможем своими грозными кулаками.
Дикий гром голосов еще долго не стихал над сараем, где бурно проходило сборище отставных хунвейбинов. Наконец, изрядно устав от собственных нечленораздельных криков, толпы учеников повалили на улицы.
Тишина опустилась на просторный невзрачный двор. Стало могильно скучным и объемистое помещение для занятий. Только в боковой, неплохо обставленной комнате находились люди. И, не в пример бойким ученикам, вели разговор негромко, серьезно. У входа во двор и сам сарай осталось несколько человек — следили, чтобы никто из посторонних не приблизился к дверям,
Перед присутствующими выступал теперь другой человек. Постарше, с лысеющими висками, быстрыми чувствительными глазками. Говорил вкрадчиво, но твердо.
