«И все же жизнь частью очень видящая штука.
Ясно теперь, какие деньги подсовывал У Чинь тем, на кого решил опереться в дальнейшем. Хорошо. Приближенный к лицам, стоящим недалеко от рулевых власти! Подумать только — из небытия в люди. Кто знал. Кто мог догадываться? Он, Сан. А там, дальше… Чем жизнь не шутит. Надо только твердо стоять. Так учат все наставники школ. Очень верное наставление.»
Далее Сану непривычно было думать столь высоко. Кружилась голова. Он плохо представлял, какая там может существовать жизнь. Но то, что там всегда светло, сытно, тепло, знал. И вот она приблизилась к нему: там, где-то на соседней улице. А братья? Нет, не зря столько лет бился он головой о двери судьбы. Не зря. Услышаны его молитвы. Найдена праведная суть в его бытии.
Гости пили чай и терпеливо посматривали в сумраке помещения на Сана. Они дали ему время, чтобы он пришел в себя. Несмотря на то, что Сан старался держать лицо, все же оно выдавало его. То еле сдерживаемые губы кривили в улыбке рот, то глаза бешеной радостью азартно блестели, то нос по- мальчишески начал шмыгать и сопеть.
— Вы должны сейчас выслушать нас внимательно. Так как к лицам, которых мы удостаиваем высоким доверием, — после этого слова Сан низко поклонился и принял горделивую осанку, подобающую его начинающему положению, — мы и в меру требовательны. Любой пост — прежде всего ответственность. За это мы спрашиваем, но и хорошо оплачиваем.
Сан еще раз низко согнулся, доказывая всем своим видом, что в нем не ошиблись. Незнакомец также мелодично, выдерживая наставительный тон снисходительного начальника, продолжал:
— Первое дело, которое предстояло У Чиню, дело русского. Его предстоит довершить вам. И вы понимаете, что в данном случае, если будут издержки и потери в людях, это не должно вас тревожить. За все вы получите долларами. В случае неувязок, которые могут возникнуть с некоторыми службами, мы подстрахуем. Должны быть также сделаны фотографии агента, если представится возможность, то и живого. Но в любом случае они должны быть сделаны. Крупным планом. Вот по этому адресу живет фотограф, — заботливый гость протянул Сану листок. — Будете брать его с собой. Он будет также для вас консультантом. В скором времени к вам пожалует майор Винь. Он даст инструкции подробней. Наши отношения не должны распространяться далее ваших братьев.
Тут визитер жестом ловкого кассира окунул руку в портфель и вынул одну за другой несколько пачек.
— Это аванс, мистер Сан, вам и вашей семье, чтобы вы могли заняться делом более состоятельным, чем вопросами материального обеспечения.
Сан благодарственно и с низким лакейским поклоном принял пачки и положил возле себя.
— Если вы, — продолжал внушающим голосом пришелец, поглаживая тонкими пальцами саквояж, — будете верно и толково служить, то не исключено, что сможете стать заметной фигурой в городе. Перед вами раздвинутся более широкие просторы горизонта, не говоря уже о том, что ни вы, ни ваша семья в нужде не будут. Чем лучше вы уясните сказанное мной, тем выше сможете расположиться и крепче стоять на скользких ступеньках жизненного успеха.
Сан еще ниже, чем прежде, поклонился и дрожащими губами произнес:
— Слова ваши будут для меня перстом, указующим путь и цель на этой земле.
Гость удовлетворенно хмыкнул:
— Вы далеко не глупый человек, мистер Сан. Хватка у вас деловая, внушающая доверие. Думаю, мы с вами сработаемся.
После этих слов двое встали. Сноровисто вскочил и Сан, продолжая угодливо кланяться. Пришельцы коротко кивнули и быстро исчезли за воротами двора, где невдалеке их поджидал автомобиль.
Когда Сан вернулся в дом, в комнате уже сидели братья и с интересом ощупывали непривычные для них пачки дензнаков. Вид их недвусмысленно показывал, что они с нетерпением готовы выслушать итоги аудиенции с неизвестными.
Сану трудно было сдерживать свою радость и гордость за себя. Еще бы.
— Теперь мы живем, — только и смог сказать он. Сел у стены, блаженно зажмурился. — Гибель У Чиня открыла дорогу мне. Шлагбаум поднят. Надо смело ступать дальше. Все теперь зависит от нас. Будем сметливы: эти пачки, — он бережно погладил банкноты, — увеличатся в количестве для каждого на нас. Не за горами, время, когда мы сможем купить хороший дом где-нибудь в центре города. Сейчас я устал. Все так неожиданно и счастливо. Мне надо привыкнуть, многое осмыслить. Хочу только напомнить: никто не должен знать, что мы кровные братья. Тогда, со временем, сможем взять под контроль большинство школ города. Слушайтесь меня. План выработан. Фан будет при мне. Совет к нему привыкнет как к телохранителю и советнику. Он будет всех знать в лицо, — Сан повернулся к брату. — Присматривайся к ним. Запоминай все недоброе. Мне некогда следить за ними. Мысли мои будут заняты руководством и проталкиванием идей эмиссаров из Пекина. В настоящее время мы обладаем очень внушительной силой. А позже, если не отвернется фортуна, сможем стать одной из сильнейших общин в городе. В родную кровь я верю больше. Детей своих зачисляйте в секции. Со временем руководство заменим. Лица со стороны скорее склонны к измене. Нужен дом: большой, каменный. Оттуда начнем вершить большие дела. Вот с этих купюр, — он ласково похлопал по пачкам, — начнется наше влияние и могущество.
Сан лежал на циновке. Возбуждение дня, роившиеся в голове, многочисленные приятные мысли не давали покоя. Сердце неровно колотилось от избытка чувств. Он иногда вздрагивал. Открывал глаза, садился, осматривался. В этой же комнате спали еще три брата. Другие четверо были женаты и спали во внутренних помещениях с семьями. Есть рядом еще один домик, но он настолько плох, что не каждый осмелится остаться там на ночь.
Мысль о том, что у Сана скоро будет своя большая кровать, разливала по телу ощущение полноты и значимости. Сонно туманило голову надвигающимся величием. Он ворочался, садился, думал о том дне, когда сможет целый мешок, напичканный долларами и юанями, бросить на пол и сказать с полным чувством достоинства и что теперь ни от кого не зависит и сам будет вершить то, что задумает. И пусть кто-то скажет, что Мудрый Сан так же убог и беззащитен. У него есть люди. Будет чем наказать зарвавшихся. Даже жену найдет себе толковую, которая не будет смущаться, как жены его братьев, тем, что бедны и на жизнь приходится зарабатывать изнурительным трудом и сплошной экономией во всем.
Нет, не зря столько лет ездил он по разным странам. Не впустую тратились отчаянные сбережения братьев и отца с матерью. Не впустую. Сегодняшние деньги с лихвой покрыли те расходы. Дом купят.
Крепкий. Много комнат будет в нем. Каждому брату тоже по дому.
Сан много видел, много читал. Много узнал. Такой благодатной почвы сколотить банду, как в Великом городе, мало где сыщешь. Не в счет, что Шанхай кишит бандами и уголовниками, как навоз червями в теплую погоду. Это и есть тот планктон, который растит крупную рыбу. Огромнейший город, раскинувшийся на десятки миль во все стороны, вместит в себя всех. Но со временем, — думал в бредовом блаженстве Сан, глубже уходя в сонное забытье, — это крупная рыба должна сожрать всю мелкую. У него есть силы. В городе должны остаться только сильнейшие. Им и делить сферы влияния. Хорошо звучит… — Cан неслышно посмеивался. — В перспективе он намерен в руки властей сдать всю мелюзгу, всю уголовщину. Станет не менее могущественным, чем «Коза Ностра» в Америке или «Ямагути Гуми» в Японии. Ближе будет к недоступным южным «Триадам».
Те, конечно, страшны своими ритуалами, заполненными сплошным мистицизмом, гипнотизирующим страхом, местью до седьмого колена, быстродействием приговора. Ужасные люди. Но если безбоязненно разобраться, то, в сущности, они ничто. Они малочисленны. Он, Сан, ставит дело на деловую основу.
Долго еще ворочался Сан на жесткой и в течение вечера ставшей очень неудобной циновке. Возбужденные мысли не уходили прочь. Он то с детским ликованием души восхищался собой, то также по- ребячески жалел себя, то вдруг сжимался в бессилии и боялся за все. что может произойти плохого в будущем.
Однако ему нравились эпитеты, которыми стали за удачную энергичную деятельность дополнять его собственное имя. Но только он знал, что его стоило называть Сан Настойчивый, Сан Упорный, Нехнычущий, Несдающийся. Он, ведь, как те миллиарды китайцев, родился и жил на орошенной кровью, потом и слезами земле. Он — крестьянин, пахарь. Деды, отцы, братья — все работали в кровавом поте лица своего, как загнанные, каторжные. А что они видели в своей жизни? Вот оно, коварство бытия. Вот она, людская суть. За благородный, но тяжелый труд в награду оставалась ползучая нищета, вечный мрак, унижающее
