– Он эти фотографии украл из дома, – перебила его Барбара. – Я их прятала, чтобы он не нашел. Они не были, конечно, убедительным доказательством. Но я боялась, что вдруг он, когда вырастет, засомневается насчет папы, – знаешь, сейчас дети интересуются всем, что касается их родителей, даже если ничего тайного нет, – вот я и прятала от него эти снимки.
– Что говорить, он интересовался своим прошлым, – сказал Кортни, – только все понимал неправильно.
– Он думал, что Джон Доусон был моим отцом, – заметил я.
– Именно это он нам и заявил в ту ночь, – начал Кортни.
Барбара его прервала:
– Ты ведь не знаешь, что он сказал. Ты ушел спать и принял таблетку. Ты ведь не знаешь, что произошло в ту ночь. Кроме меня, никто не знает.
Я испугался, так блестели ее глаза. Она поддразнивала нас загадкой, как умер ее сын. Она щелкала предохранителем пистолета, будто это зажигалка. Пора было кончать.
– Я знаю, что произошло, Барбара. Вы считали, что Джордж Халлиган ушел из вашего дома. Но он не ушел, он ошивался тут, на участке. Ночь была жаркой, окна открыты. Легко было подслушать сцену, которая разыгралась между матерью и сыном. Особенно, когда оба кричат во весь голос.
Барбара затрясла головой. Кортни кивал.
– С Питера было достаточно, верно? Он был по горло сыт указаниями, что ему делать. Он знал, как его отец проворачивал свои дела: нечестными методами. Это его не смущало. Но он не мог примириться с убийством. Может быть, его можно было уговорить не идти в полицию. Может быть, ему можно было внушить, что смерть Маклайама – несчастный случай. Но он знал, что Халлиганы – подонки. А кто предложил ему к ним обратиться за помощью? Мать. Барбара Доусон сказала, что Халлиганы нужные люди, надо их иметь под рукой, когда дела осложнятся. Он сказал вам, что вы неправы, так было? И объяснил, почему. «Ничего удивительного, что ты мне их посоветовала, – сказал он, – ты сама Халлиган. Все это знают. Все, значит, началось с Фэйган-Виллас». Он так сказал, да?
– Нет! – закричала Барбара. – Нет, нет, нет, нет, нет!
– И еще он сказал: «Бог знает, почему отец терпит тебя столько лет, ты отравила его жизнь так же, как твоя грязная кровь Халлиганов отравила мою», – вот что сказал ваш сын, а потом раздались два громких выстрела.
Теперь Барбара плакала, тихо сквозь рыдания повторяя «нет».
– До недавнего времени я не был в этом уверен. Питер был застрелен из того самого пистолета «Глок-17», что и человек, чей труп нашли в ратуше. Если бы там было тело моего отца, или если бы там был Кеннет Кортни, связь не просматривается. Но если тот труп – Джон Доусон, значит, одним и тем же оружием убили и отца, и сына, значит, скорее всего спустила курок одна рука. И вполне возможно, что это сделали вы, Барбара.
Глаза Барбары Доусон вызывающе горели, но лицо ее посерело.
Кортни налил себе еще виски, выпил почти до дна и поднялся, качаясь, но владея собой; он в обвиняющем жесте направил указательный палец на дрожащую Барбару Доусон.
– Значит, собственного сына, – голос у него дрожал. – Свою плоть и кровь. – Барбара не смотрела на него, не доставила ему удовольствия удовлетворить неожиданные потуги изобразить оскорбленную добродетель. Он обернулся ко мне: – Я-то считал, что это было самоубийство.
Его блеклые глаза молили о понимании, о прощении, об отпущении, которое никто ему не мог дать. Он осушил свой стакан, снова его наполнил и рухнул в кресло. Я обратился к Барбаре:
– А Линду-то за что? Зачем вам понадобилось убивать ее?
– Она знала. Или почти знала. Или навела бы тебя, – сказала Барбара.
– Знаю, Барбара. Да иполиция тоже в курсе. Им известно, что сообщение на мобильник было сфальсифицировано, чтобы получилось, будто я сам его послал. Они искали машину Линды. А теперь, когда я им сказал, где она, они готовы вас забрать.
– Я не собиралась… – ее голос дрогнул.
– Не собирались что? Душить ее?
– Я только хотела поговорить с ней. Попытаться объяснить… Она закричала, чтобы я ушла. Повернулась ко мне спиной, начала по мобильнику вызывать полицию. Я не знала, что делать…
– Не знали, что делать, оставалось только убить. Вы оказались в тупике, верно? Давайте я вам расскажу, как вы это сделали. Очень легко. У вас всегда на шее шарф, верно? Пластическая хирургия не помогла. Вы его сняли, и ее им задушили, – высказал я свою догадку.
У Барбары задрожали губы, в ее огромных глазах заблестели слезы.
– Бедная Линда, – громко заявил Кортни, как будто только сейчас проснулся. – Я ее очень любил. Она была для меня как дочь.
У него был гулкий голос, хриплый с перепоя, а эти слова прозвучали, как заранее заготовленная речь. Пьяные слезы потекли по его одутловатому лицу.
– Лучше бы Джемму оплакивали, свою родную дочь, которую бросили, – сказал я ему.
– Думаешь, я ее не оплакивал? Думаешь, я не жалел каждый день о выборе, который сделал?
– Джемме Гранд нужна ваша помощь. Вы знали, где она живет? В той дыре у канала. И ничего для нее не сделали?
– Я принял меры, чтобы ей помочь, когда умру, – признался Кортни. – Я бы давно для нее что-нибудь сделал, но мне эта женщина не давала, эта Барбара Доусон, Барбара Лэмб, а может, лучше сказать так: Барбара Халлиган. Потому что Питер говорил правду, Барбара – Халлиган.
Барбара подняла голову и посмотрела на Кортни, ее залитое слезами лицо исказила боль. Кортни пересек комнату и присел рядом с ней.
– Да, мы все об этом знали. Барбара Лэмб, незаконная дочь старого Джорджа Халлигана. Потому она и была такой неуправляемой, потому и разрешала она себе больше, чем остальные святоши у нас в Виллас. Она позволяла себя трахать, когда остальные не разрешали даже поцеловать. Причем в глубине души, при такой внешности, она была порочна. И сейчас такая. Если это есть в крови, от этого никуда не денешься.
Был такой момент, когда я понял, что сейчас произойдет. Но слишком поздно. Время как бы повернуло вспять, и лицо Барбары Доусон снова стало залитым слезами лицом ребенка, болезненно переживающего очередное унижение; и в этот момент путь Барбары от Фэйган-Виллас до вершин Каслхилла закончился, и она вернулась назад, прямо туда, откуда его начинала.
Барбара Доусон выстрелила в Кеннета Кортни три раза. Первые две пули попали ему в грудь, третья в горло, кровь брызнула фонтаном из его затылка. На пол он упал уже мертвым.
Она поднялась и повернулась ко мне, губы ее запеклись:
– Он все наврал, – она трясла своей прекрасной головой. – Наврал, наврал, наврал.
Она все повторяла эти слова, отрицая позор, отрицая – что? Свое рождение? Свою судьбу? И твердила одно: «Наврал, наврал, наврал».
Уже второе утро подряд от холмов Каслхилла эхом отдавались сирены полицейских машин. Я поднялся и направился к двери.
– Ты куда? – спросила она.
– Домой, – ответил я уже от дверей холла.
– Я – Барбара Доусон, я у себя дома, – объявила неизвестно кому Барбара. – Я – Барбара Доусон. Это мой дом.
Я услышал выстрел, но не остановился. Послышался приглушенный шорох, как будто на пол падает пальто. Я прошел через холл, увешанный портретами воображаемых предков Барбары, и вышел через парадную дверь в туманный светлый день.
Глава 28
Там оказались все: из Сифилда – инспектор полиции Рид и сержант Доннли, из НОУР – инспектор
