героической внешностью, раздражает выпивка в финале (этот эпизод режиссеру подсказал консультант фильма, фронтовик, генерал-полковник Д. Драгунский. – Ф. Р.), мужики в прологе, даже то, что небо пасмурное, что идет дождь, тоже раздражает. Раздражает, что нет окладистых партизанских бород, нет густого соснового леса, а какие-то жиденькие палки и кустики; раздражает подлинность фактур, был даже пущен в ход термин – «взбесившаяся фактура». Раздражает сама тема пленных советских солдат, обходившаяся столько лет кинематографом, а уж то, что показана целая баржа пленных, вообще кажется оскорблением и кощунством.
Один хороший военный писатель, увы, оказавшийся не на нашей стороне, сказал: «Если такую картину принять, наше поколение должно с собой покончить». Потом те же слова мне повторил Баскаков, тогдашний зампред кинокомитета. Я взорвался: «Ну, кончайте с собой, что же вы не кончаете?! Я где-нибудь соврал?! Что-то в фильме неправда?!»
Та партизанская война, которую показали мы, была действительно непривычна экрану, да и литературе тоже. Тогда еще не было ни «Сотникова», ни «Круглянского моста» Василя Быкова, не было «Восхождения» Ларисы Шепитько и уж подавно «Иди и смотри» Элема Климова. Зато было достаточно штампов партизанского кино, против которых мы пошли. Наши партизаны – нищие, плохо одетые, таскают за собой женщин с детьми, это пока еще только самое начало партизанского движения, и еще ох как далеко до партизанских соединений и краев...»
В этом пассаже режиссер забыл назвать главную причину невыпуска его фильма на экран – попытку реабилитации власовцев, солдат Русской освободительной армии, воевавших на стороне Гитлера. В конце 60-х годов на Западе вышли десятки книг о генерале Власове, в которых этот предатель изображался как мученик, как герой, принявший сторону Гитлера ради святого дела – борьбы со сталинизмом (отрывки из некоторых этих книг регулярно зачитывались по «вражьим голосам» для советских слушателей, а некоторые из этих опусов нелегально проникали в СССР). Именно этим генерал-предатель и был дорог многим советским либералам, которые, по сути своей, идейно были близки к власовцам – они тоже готовы были служить хоть черту, хоть дьяволу, лишь бы против советской власти. Поэтому фильм Германа стал для них своеобразным символом в деле реабилитации предательства. А все эти разговоры о «плохо одетых партизанах», о «пасмурном небе» и т. д. были всего лишь ширмой, должной привлечь к фильму очередных сторонников. Одним из них оказался и Герой Советского Союза, генерал-майор в отставке Александр Сабуров. В своем письме Романову в защиту фильма он отметил, что «увидел серьезную картину о первых труднейших днях становления партизанского движения».
Еще одним защитником фильма был известный журналист Анатолий Аграновский, который служил спичрайтером у самого Брежнева. Однако деятель пера пробивал выход фильма по иным причинам: он как раз войны воочию не видел, но был одним из активных деятелей либерального лагеря. Аграновский устроил просмотр фильма Брежневу и ряду других членов Политбюро на даче у генсека, но этот показ только усугубил ситуацию. Посмотрев фильм, Кирилл Мазуров сказал: «Интересно, есть ли партийное руководство в нашем кинематографе?» Стоит отметить, что Мазуров, в отличие от Аграновского, в годы войны работал в Белоруссии и не понаслышке знал специфику партизанского дела. Поэтому сразу обнаружил в фильме Германа определенные исторические неточности, но главное – плохо скрываемую симпатию к власовцам.
В итоге в августе 1972 года председатель Госкино Алексей Романов поставил точку в этом деле, подписав приказ №389, в котором объявлялось, что «дальнейшую работу над фильмом признать бесперспективной, фильм сдать на хранение в Госфильмофонд». Самое интересное, но этот приказ стал одним из последних в карьере Романова на посту главы Госкино: спустя неделю после этого он уступил свое кресло другому человеку – Филиппу Ермашу. В советском кинематографе наступала новая эра – предпоследняя перед распадом.
Стоит отметить, что мытарства Алексея Германа вошли в так называемый золотой фонд легенд советского либерального сопротивления. Когда либералы хотят ткнуть советскую власть лицом в дерьмо, они вспоминают именно эту историю – с «Проверкой на дорогах». Скажем прямо: фильм талантливый. Однако и власть понять можно: не дура она была, чтобы не оценить разрушительную идеологическую силу этого фильма. В армии Власова были, конечно, разные люди, но делать даже лучших из них героев советская идеология позволить себе не могла, поскольку с этой уступки начался бы необратимый процесс пересмотра многих событий Отечественной войны, причем не в пользу советской власти.
Что касается талантливости ленты... В советском кинематографе насчитывается огромное количество талантливых произведений, однако некоторые из них в наши дни вы по Центральному телевидению никогда не увидите. Я уже говорил, к примеру, о фильме Е. Шерстобитова «Сказка о Мальчише-Кибальчише». Я тут недавно провел эксперимент: показал эту ленту своему родственнику – 10-летнему мальчишке, который никогда о нем ничего не слышал. Так он ему так понравился, что теперь он всегда, когда приходит ко мне в гости, просит показать именно «Кибальчиша». Спрашивается почему? Потому что фильм талантливый. Однако по ТВ его ни разу за эти постсоветские годы не показывали и, думаю, не покажут, поскольку, будь он хоть трижды выдающийся, однако для нынешнего российского режима идеологически вредный. Так что от идеологии никуда не денешься: она всегда была, таковой и останется.
По поводу трудной судьбы самого Алексея Германа можно сказать только одно: он прекрасно знал, на что шел. Как говорится, назвался груздем... Тем более что попытки «плевать против ветра» (то есть выступать против господствующей идеологии) мало в какой стране приветствуются. Даже в «свободном» капиталистическом обществе без этой самой идеологии тоже шагу не ступить. Там, к примеру, никогда не было ни Политбюро, ни Идеологического отдела ЦК или тех же художественных советов, однако диктат, к примеру, директоров кинокомпаний или продюсеров существует не менее жесткий, чем диктат того же Политбюро. В качестве примера можно привести историю с выдающимся японским кинорежиссером Акирой Куросавой, датированную тем же временем, что и история с фильмом А. Германа.
В 1966 году Голливуд обратился к Куросаве с предложением поставить у них фильм с американскими актерами. Режиссер согласился и задумал снимать картину в жанре «экшн» под названием «Стремительный поезд». Сюжет ее был лишен каких-либо политических аллюзий и целиком зиждился на проблемах человеческого характера. Вся история основывалась на том, что произошла поломка локомотива и неуправляемый поезд мчится на всех парах навстречу катастрофе, вынуждая пассажиров по-разному раскрывать свои характеры. Однако из этого проекта так ничего и не вышло, поскольку продюсер Куросаве попался нерадивый: даже в этом безобидном сюжете он нашел что-то крамольное и всячески тормозил его продвижение. В итоге съемки фильма так и не состоялись (спустя два десятилетия к этому сюжету обратится другой режиссер, утверждавший себя в Голливуде, – А. Михалков-Кончаловский).
Несмотря на постигшую его неудачу, Куросава не терял надежды все-таки снять что-нибудь в Голливуде. В итоге спустя год компания «ХХ век – Фокс» предложила ему осуществить новый проект. Куросава с радостью согласился и на этот раз предложил совсем другое кино – фильм «Тора! Тора! Тора!» («Тигр! Тигр! Тигр!»), где речь шла о нападении японцев 7 декабря 1941 года на американскую военную базу в Пирл-Харбор. Американцы согласились, видимо, в надежде, что Куросава снимет вполне проамериканское кино. Но вышло иначе. Куросава стал снимать этакую японскую «Проверку на дорогах». Поняв это, американцы стали чинить ему всяческие препятствия. Далее послушаем рассказ самого режиссера:
«У американцев более практичный подход, и они стесняли меня в творческой свободе. Их раздражало, что я долго думал. Главное же, что их не устраивала задуманная мною тема – показать, что и среди японцев многие были против войны, что их вынудили воевать. Американцы хотели представить войну как цирковую программу – с эффектными, вызывающими аплодисменты сценами. Я же считаю, что такие картины должны вызывать страх, ужас и ненависть к войне. По разным пустякам стали возникать сложности, актеры по непонятным причинам начали уходить. Я нервничал и в декабре 1968 года прервал съемки. Их продолжили другие, а американцы объявили, что у меня нервное расстройство. В действительности дело было не в этом, а в разладе с ними...»
Кстати о нервном расстройстве. Тогда и в самом деле в киношном мире ходил слух о том, что на почве этого конфликта Куросава совершил попытку самоубийства – пытался перерезать себе горло ножом. Однако в последний момент рука режиссера дрогнула и рана оказалась несмертельной – врачам удалось спасти Куросаву. Вскоре он поправился и за 28 дней снял в Японии один из лучших своих фильмов – «Под стук трамвайных колес» (эта картина была показана вне конкурса на Московском кинофестивале в 1971
