– Мы попросту врезаемся в Сириус. Восемь целых семь десятых световых лет отсюда. Извини, Джордж, что обошелся без этих чертовых парсеков. Старина Джордж у нас ярый приверженец парсеков. А там у нас еще и Гончие Псы, и альфа Центавра. Не так уж и плохо. Хотя хорошего тоже немного.
Ангелы перемещались со скоростью света и, таким образом, уходили во времени вспять. Поэтому назад по карте, в будущее, они смещались несколько медленнее. Они сгибали векторы гравитации для разрушения и сжатия астероидов, разогревали их и плавили, выбрасывая металл в космос, где он сминался на манер шпаклевки, остывал и посылался обратно на Землю.
– И сколько же времени пройдет, прежде чем мы возвратимся опять к началу? Тю-ю. Достаточно много. Во всяком случае, задолго до того, как Солнце станет сверхновой. И что мы возьмем с собой? Лишь себя и возьмем. Лишь гравитацию и время. Вот что я тебе скажу, Милена. Было время, когда я считал, что сделан из мяса. Но вот оказался здесь и понял: вовсе нет. Я гораздо разреженней. Я состою из гравитации и времени. Гравитация создает мясо, гравитация творит мысль. Время создает события. Мы растянуты по времени и гравитации, как белье на веревке. Там, в начале, когда мы туда доберемся, единственным из оставшихся событий будем мы сами. Гравитация – это квантовый вакуум, времени в котором хватит лишь на то, чтобы символично чиркнуть спичкой. А там – ба-бах! И мы кладем начало Вселенной. Ну-ка глянь сюда!
Ангел расщепился. Он раскладывал себя на отрезки, на дольки, как апельсин. Было даже какое-то подобие запаха, мельчайшие освежающие брызги. Отрезки становились все мельче и мельче, расходясь в разные стороны по трепещущим векторам – вверх, вниз, в стороны.
Ангел намечал контуры на участке кубической формы, раскладывая себя на регулярных интервалах; каждая отмеченная точка при этом выкрикивала свой номер:
– Плюс один! Плюс один!
– Минус два! Минус два!
– Пятьдесят пять! Пятьдесят пять!
Затем Ангел Боб заговорил тремя громкими голосами разом, с трех осей – высоты, ширины и глубины. Он сделался объемным графиком.
– Я называю их, – вещали три голоса этого графика, – своим Херувимом.
Херувим закричал подобно чайке, голосом привлекая к себе внимание. Ему не терпелось приступить к делу. Возникали ограниченные контуры целого, урезанные в размере и информации. Фрагмент целого, копирующий его ориентировочную форму. Намеченный к предстоящей работе участок занимал примерно половину Земли, которая вписывалась в него, словно купол гигантского собора. Внешние границы куба замыкались полюсами и двумя точками экватора.
– Вот такие габариты, Милена. Приступай, – произнес строенный голос.
Было слышно, как по-прежнему отсчитывает свои точки дотошный Херувим:
– Плюс семь. Плюс семь. Четыре девятнадцать. Четыре девятнадцать.
– Все к твоим услугам, Милена.
– Минус один ноль два два! Минус один ноль два два!
– Вот она, твоя сцена.
Милена посмотрела на Землю, плавно вращающуюся в том гигантском секторе, который сейчас был фактически предоставлен ей.
«Ох!» – При виде всей этой девственной красоты и безмятежности, которую сейчас предстояло нарушить, у Милены захватило дух от чувства, которое нельзя было даже назвать растерянностью. Скорее жалость, что ли.
– Как там оно у тебя называется? «Комедия»? – переспросил Ангел. – Что-нибудь уморительное?
– Нет, не уморительное, – отозвалась Милена. – Скорее счастливое. Это не одно и то же.
Милена в нерешительности медлила.
Она окинула громадный синеватый шар человеческим взором. Сквозь линии чувствовалось, что он на самом деле не ровный, а весь в выщербинах, как старческое лицо.
– Он слишком велик, – произнесла она, нахмурясь.
– Ты о чем, дорогая?
– И… грешный.
Вот оно перед ней – пространство, пустое и чистое, которое ей надлежит заполнить представлением. Существует ли цветок по имени Гордыня?
«Меня зовуг Милена Шибуш. Фамилия ливанская, но семья у меня из Восточной Европы. Мой отец умер. Мать тоже умерла. Их убил вирус.
Единственный вирус – это мы».
Херувим смолк. Заговорили синхронно три оси:
– Милена, нет, это не только ты. Это все мы. Консенсус. Консенсус – это мы все. Он желает этого. В сущности, он это и делает.
Звезды и черная бездна меж ними, казалось, заявляли о своем несогласии с таким кощунством. Создать образ в полнеба, который будет соткан над половиной Земли.
– Представь, что Бог… – начала было Милена шепотом, но осеклась, не зная, чем закончить фразу.
– Какое великое, всеохватное, одинокое слово, – подхватил Ангел Боб. – Не знаю. Слишком уж он, по- твоему, великий и напыщенный. Вездесущность вообще подразумевает слишком много связей. Как можно разговаривать со всеми звездами одновременно?
– Я боюсь, – призналась Милена.
Все звезды разом, как можно уменьшить в размере россыпи звезд? Уменьшить, уничижить можно лишь Землю, лишь этот небольшой шарик. Нам всегда свойственно приуменьшать то, что есть в нас. Уничижать себя.
– Так называемого «настоящего» времени нет, душа моя. Есть лишь настоящее. Нельзя проделать что- то в прошлом или метнуться в будущее и там спрятаться. Когда бы ты что-то ни сделала, оно непременно будет находиться в
– А их предупредили заранее? – по-прежнему не находила себе покоя Милена. – Знают ли люди о том, что должно произойти?
– Конечно да, все к этому готовы. Все жаждут это увидеть. Это событие, девочка моя, настоящее великое событие. Все его с нетерпением ждут.
– Я не хочу, чтобы его ждали со страхом.
– У них челюсти отвиснут по самое колено от изумления. И они сами же крикнут: «Гляньте, что нам под силу!» Всем нам вместе. А вот страха не будет.
– Боб. Ты мог бы хоть минуту помолчать?
Ангел несколько помрачнел.
– Как скажешь, девочка, как скажешь.
Связующее звено в голове как будто перемкнуло. Перед глазами в данный момент стояла лишь одна картина: интерьер «Христова Воина» и сад, произрастающий из его стен. Милена моргнула. Ей думалось, что Пузырь по сравнению со Вселенной будет смотреться достаточно мелко. Вместо этого он разросся до неузнаваемости, как будто стены у него мрели отдаленными туманностями. Майк Стоун стал размером с Орион. Сцепив руки за спиной, он нетерпеливо покачивался на каблуках.
– Что-нибудь не так, Милена? – спросил он.
– Ничего, ничего, – ответила она, дернув головой. – Так, просто нервы. Как будто во сне.
– Может, это как-нибудь поможет, – сказал он.
Из-за спины Майк Стоун вынул розу, которую ей когда-то преподнесла Ролфа, – ту самую, из Садов Чао Ли. Бутон так же увесисто покачивался в руке.
– Я просто случайно увидел, как она растет на стене, – пояснил он. – Может, она понадобится для подсказки.
– Не надо, – решительно покачала головой Милена. – Для этого мне подсказка не нужна.
Вот она, с запахом осени, с побуревшими от холода кончиками лепестков; бледная роза с красными мраморными прожилками, уже на грани увядания. Милена сосредоточенно моргнула, и вот на бутоне даже проступили капельки росы. По крайней мере, назовем их так.
– Милена? – растерянно окликнул Ангел.
