паслись косули, а на берегах рядком лежали лодки. Виднелись столбики дыма.
Болото представляло собой что-то вроде богатого протеином гриба, который выращивался на самых соленых участках устья. Здесь обитали специальные Заготовщики. Эти люди с помощью обыкновенных лопат возводили из него целые строения, спали и готовили прямо внутри него, пока урожай не достигал нужной мягкости и спелости.
Вот и сейчас на вершине ближнего кургана кто-то занимался заготовкой – это был неспешно, вразвалочку шагающий мужчина. На голове он нес какую-то корзину. Следом на курган взобралась ватага малолеток и увлеченно двинулась за ним, балансируя на упругой поверхности, как на трамплине. Мужчина с раздраженным видом обернулся и, похоже, что-то сказал. Ребятишки разом послушно застыли, поводя плечами для равновесия.
Лодка шла дальше, и Милена вскоре заметила небольшой пароходик, пришвартованный к болотному кургану. Здесь же неподалеку орудовали заостренными лопатами Заготовщики, кромсая грибовидную поверхность и укладывая ее слоями в тачки. Тачки по трапу бегом доставлялись на борт парохода и опрокидывались, вываливая содержимое внутрь.
А впереди по курсу черными столбами поднимался дым от огромного множества печей, растянувшихся по всему горизонту, – впечатление было такое, будто разгорался невероятных размеров пожар.
Лодочник достал из-под одежды тряпицу и повязал ею лицо. Откуда-то со стороны пожарища смутно доносилось ритмичное гулкое побрякивание и какой-то не то вой, не то пение.
– Поминовение, – коротко пояснил мальчуган, протягивая Милене маску.
Печи представляли собой неровные башни из красного обожженного глинозема, обложенные вязанками сухого тростника, использовавшегося в качестве дров. По башням туда-сюда сновали черные силуэты с вязанками на спине. Печи располагались на чем-то напоминавшем розоватый остров. «Цветы, что ли? – недоуменно подумала Милена, начиная различать по мере приближения какое-то подобие не то лотосов, не то лилий. – Прямо цветник какой-то».
Оказалось, что гирлянды цветов были укреплены на челноках. Между тем до нее донеслось нестройное пение – точнее, неумолкаемое, заунывное гудение из множества песен, звучащих одновременно. На каждую из полусотни печей всходили с боков люди в белых балахонах с капюшонами. На длинных шестах они несли какие-то не то гамаки, не то коконы, проседающие под мертвым весом.
«Раз в минуту, – с точностью подсказали вирусы. – Очередной труп сбрасывается в топку ровно раз в минуту. Двести… триста похоронных процессий одновременно», – с такой же безжалостной точностью установили вирусы, стоило Милене оглядеться по сторонам. От звука погребальных песен лодки словно поднимались и опадали.
Их плоскодонке предстояло протиснуться непосредственно между ними.
Женщины в лодках тихонько покачивались. Свешивались над бортом молодые люди – поглядеть, сколько еще лодок впереди. Все были в белом – включая неподвижные фигуры с навсегда застывшими масками-лицами. Траурный шлейф дыма тянулся над водой, роняя частицы сажи на белые одежды.
Погребальные песни, доносящиеся со всех сторон, словно состязались между собой. Молитвенно воздев руки, причитали дети, вытирая заплаканные лица. Безучастно сидели оглушенные горем мужчины, с потерянным видом озирая печальный груз на дне своих лодок.
С берега Братства Поминовения в воду сходили женщины в белом. Их лица скрывали маски. Женщины протягивали руки, а осиротевшие дети, неловко суетясь, пытались приподнять гамаки. Жрицы скорби в белом принимали груз на плечи и уносили. А плакальщики следом бросали в воздух цветы, прощаясь таким образом с усопшими. Они выкрикивали дорогие сердцу имена – казалось, что здесь звучали все имена на свете, словно разом умирал целый мир. Блестящими от жидкой грязи ногами жрицы скорби ступали на берег и быстрыми шагами всходили по отлогим ступеням к готовно ждущим топкам.
– Объезжай, объезжай! – в панике кричали они проводнику Милены, делая мокрыми лиловыми руками круговые движения. Но тот лишь тряс головой, указывая в направлении между печами, и гнал лодку вперед, лавируя среди охапок гниющих цветов, чьи некогда белые лепестки успели осклизнуть и побуреть. Теперь эти цветы источали зловонный запах смерти. Милена закашлялась. Дым тянулся низко над водой – смолянисто-черный, от него першило в носу и горле. Лодка нырнула в его клубы и в глазах защипало так, что у Милены непроизвольно потекли слезы. Но вот лодка благополучно вынырнула с другой стороны. В лицо дохнуло освежающим бризом. И Милена, подняв глаза, почти сразу увидела свой новый дом.
Его украшенная арками громада вздымалась над водой, подобно ангару; все четыре угла украшали бамбуковые башенки с зубцами. Из-за дымки дом был словно окутан золотистым сиянием. Бамбуковое строение чем-то напоминало плывущий по водам устья ковчег. Дом окружала просторная тростниковая площадка со специальными местами для швартовки.
Плоскодонка аккуратно причалила, и мальчуган-лодочник, выскочив, надежно пришвартовал ее к площадке с лесенкой. Подав Милене руку, он помог ей подняться, после чего занес на площадку ее бамбуковый чемоданчик.
– Я в таком месте ни разу не был, – шепотом признался он.
– Да и я тоже, – ответила Милена.
По слегка покатой площадке к ним навстречу шла кругленькая как кубышка женщина.
– Вы та самая, из театра? – спросила она кудахтающим голосом, без особого радушия.
– Да. Меня зовут Милена Шибуш. – Милена протянула было руку, но женщина приближаться не стала.
– Я мисс Уилл. Больше, видите ли, заняться этим было некому, так что спихнули все на меня, чтобы я вам тут все показала-рассказала. – Она поглядела на мальчишку-лодочника. – Да, ему тоже придется подняться. Ужас, правда? Этот дым просто кошмарный, да еще и завывания!
Так и не снизойдя до рукопожатия, она повернулась и повела Милену к жилищу для Противных.
Раздвижные двери были открыты. Стены состояли из передвижных панелей, которые можно было сдвигать, убирать или добавлять в зависимости от погоды. Мисс Уилл провела Милену в просторный крытый внутренний двор.
Внутри было тихо, как в храме. Потолок украшали тростниковые арки. Сквозь стены как сквозь сито яркими точками сеялся свет, спицами стелясь по полу, покрытому чем-то вроде ковра. Коридоры, лестницы, встроенная мебель. Где-то готовили: доносился запах стряпни.
– Все жилье изолированное. Между стенами – мертвое пространство, как его тут называют, для поглощения шума. По крайней мере, спокойно. Вы будете жить вот здесь, наверху.
По бамбуковой лестнице они поднялись под частокол кровельных балок. Комнаты Милены теснились над водяным баком. Мисс Уилл поочередно открыла раздвижные створки двери.
Смежные комнаты чем-то напоминали лакированную шкатулку. Зимние ширмы аккуратно сложены, а окна открыты; сейчас в них приятно веял ветерок. Полы устилали приятные, мягкие на ощупь коврики. Летние жалюзи с орнаментом: фламинго, цапли и рыбаки. На полу несколько грушевидных пуфов, возле окна – письменный стол со стулом. Далее шла отдельная кухня с плитой; во всех комнатах стояли миниатюрные печки для обогрева. За ширмой – ванная, в ее полном единоличном распоряжении: большущая резиновая ванна с двумя кранами и отверстием для слива. Воду можно было не экономить и плескаться в ней сколько угодно. Был еще и отдельный туалет с настоящим унитазом.
Обходя комнаты, Милена то и дело невольно вскрикивала:
– Ой нет, вы гляньте! А это! – Ее охватывал прилив восторженной благодарности после каждого нового открытия. Притихший мальчик-лодочник робко шагал рядом.
– Я даже не думал, что такие дома бывают, – с благоговением проговорил он.
Милена подошла к одному из окон и выглянула наружу. Взгляд упал на пестрый матрас из зеленых квадратов обрабатываемой земли, бурых овалов прудов, полосок дорожек и мостков, семечек каноэ в том месте, где находился плавучий базар. Мягко сияла водная ширь с розовыми крапинками фламинго, островками тростника и сидящими на плетнях птицами.
– Я и представить не могла, что буду жить в таком месте, – сказала Милена. «Ну вот, наконец-то. Здесь я смогу отдохнуть. Здесь я действительно в безопасности».
Издалека наплывами доносились отзвуки погребальных песнопений и клубы дыма.
