буквально слепил. Пол площадки был выбеленным, как кость. Экономка развешивала на просушку белье и ослепительно белые на солнце простыни. От далеких тростников уже начинал исходить гнилостный запах. Уже начинала жухнуть и выгорать трава. Канал становился все мельче, с боков обнажалось илистое дно.
Мало-помалу надвигалась засуха.
– Чудесная погода для простыней, – окликнула их экономка, мисс Маркс. Она вполне подходила под определение «мисс Чего Изволите». – Не успеешь глянуть, а они уж высохли!
Мисс Маркс улыбнулась, как вдруг изо рта у нее вылезли клыки, а в зубах появился морской еж.
«Вот оно, смотрите!» – хотела крикнуть и развернуть мисс Уилл Милена, но к этому моменту морок уже исчез. Мисс Уилл удостоила экономку лишь мимолетным взглядом и опять приняла свой всегдашний нахохленный вид.
Милена прикинула. Морской еж и та бычья туша получились очень натуралистичными. Троун наверняка брала образ откуда-то напрямую. Не исключено, что она сейчас где-нибудь на рынке, в мясных и рыбных рядах. Милена двинулась к пристани, которая, кстати сказать, уже не достигала воды. Площадка партийного дома-ковчега возвышалась высоко над водой. От печей Поминовения по-прежнему стелился дым, и так же заунывно гудел вдали хор из множества голосов.
Мисс Уилл взяла Милену за руку с некой снисходительной фамильярностью, как будто она была если не Чего Изволите, то как минимум ее подружкой.
– Это солнце не сулит здоровью ничего хорошего, – сетовала она. – Я вот вчера получила ужасный ожог, просто сидя на балконе. К тому же это сказывается на аппетите. Он сходит на нет, и ничего из еды уже не радует. Я уж вчера говорю Эмили, нашей служанке: «Придумай, мол, что-нибудь такое, поаппетитнее». Ну да у той, известно, фантазии кот наплакал – блюд в меню раз-два и обчелся. Снова сделала тамаль [26]. – Похоже, мисс Уилл уже так свыклась со своим статусом жены номенклатурщика, что перестала понимать, насколько лучше она живет по сравнению с остальными.
– Да, в такую погоду действительно иной раз забываешь про еду, – согласилась Милена.
– А у Эмили нашей на все один ответ. Дескать, во всем виноват дефицит продуктов. Я не хочу ее винить: ведь, правда, на это можно свалить решительно все. Хотя не вздор ли: говорить про дефицит продуктов сейчас, когда у нас снова есть электричество!
– Такую прорву населения прокормить очень сложно, – сказала Милена дипломатично. – И погода, пусть даже и солнечная, на аграриях сказывается далеко не лучшим образом. В этом году столько злаков из-за зноя погибло. Просто сгорело.
– Да, и рыночные торговцы тут тоже вредят, – со знанием дела заметила мисс Уилл. – Видимо, специально создают весь этот дефицит, просто чтобы взвинчивать цены. Деньги с людей тянуть. А мне теперь что, всю жизнь одной кукурузой питаться? Вот и приходится идти, самой покупать продукты.
«Боже мой, какая она зануда», – уныло подумала Милена. Страх делал ее несколько раздражительной.
– Мне чего-то захотелось вдруг бананов, – поделилась мисс Уилл. – Так, для разнообразия.
Кожа на ее лиловом лице висела дряблыми складками. Вдалеке темными слоями стелился дым над Братством Поминовения. Под яростным косматым солнцем они стали ждать у причала лодку.
«У меня есть враг, – размышляла Милена. – А я совершенно одна».
Наконец подошла лодка, которую толкал шестом жилистый, обугленный солнцем старик лет тридцати пяти. Спуститься с причала в лодку самостоятельно мисс Уилл не могла. Для этого ей пришлось всем весом налечь на сморщенные руки полуживого старика.
Разместившись в лодке, мисс Уилл принялась жаловаться на то, что рынок находится слишком далеко. По ее мнению, членам Партии надлежало иметь свой, отдельный рынок, ближе к дому.
– Мне всегда ужасно сложно добиться чьего-либо внимания, когда я говорю, – жаловалась она. – Нет, вы представляете? Люди по непонятным причинам могут быть так черствы.
– Да, – кивнула Милена машинально. Она сейчас думала об окружающем их слепящем свете. Он также был ее врагом. Голограммы представляли собой световой обмен. Свет в одном месте меняется через пятое измерение со светом в другом – в той точке, где мысль и свет взаимодействуют между собой. Но этот взаимообмен пропорционален. Света вбрасывается столько, сколько принимается.
«Так что я вполне могла бы жить и в темноте», – подумала Милена. Она посмотрела в воду, которая была не прозрачнее желатина. Тем не менее в ее глубине виднелись силуэты плывущих детей. Дыша с помощью длинных тростинок, они ловили там рыбу и улиток.
И тут прямо под поверхностью воды она увидела Троун. Она была колыхавшимся трупом, у которого рыбы обгладывали мертвое лицо. Милена поспешно отвела взгляд.
– Что-то у меня с кожей странное творится, – насторожилась мисс Уилл.
Еще бы. Под кожей кишмя кишели черви, которые, казалось, вот-вот готовы ее прорвать и вылезти на поверхность.
«Да, Троун, цветы ты представлять не можешь, – подумала Милена, – а вот
В носу у Милены засвирбело. Она чихнула. Засвирбело еще сильней; она опять чихнула. И еще, и еще раз. Теперь она чихала беспрестанно, беспомощно дергая головой. Из носа и глаз текло. Милена яростно терла глаза, но ничего не помогало. Внезапно зуд обрел форму. Он стал голосом, резонирующим в черепной коробке.
«Ап-чхи! – ехидно вторил он ее мучениям. – Привет, Милена. – Голос напоминал ее собственный. – Думай обо мне как о вирусе. Ты сейчас откуда-то подхватила вирус совести. Ты совершила жесточайшую несправедливость, и вот теперь он тебя из-за этого изводит. Ты обидела Троун Маккартни. И должна покаяться и исправиться».
«Она знает, – дошло до Милены, – что ответить я не могу. Стоит мне начать разговаривать с собой на людях, и люди точно подумают, что я рехнулась».
«Это твой собственный голос, Милена. Твой собственный разум твердит тебе, как надо поступить. Он велит: ступай в Зверинец и скажи всем, что тебе для постановки “Комедии” нужна Троун».
«Что теперь? – металась Милена. – Какую новую игру она затеяла?»
«До октября, – в отчаянии думала она. – Мне надо лишь продержаться до октября. А там меня сделают Терминалом и Консенсус увидит, в чем дело, и тогда…»
И тут Милена поняла, в чем суть этой игры. А поняв, со стоном закрыла лицо руками.
– Вы не поверите, но у меня когда-то была гладкая кожа и приятный цвет лица, – говорила мисс Уилл, поглаживая свои разбухшие от кишащих червей щеки. У червей противно шевелились ножки, как у личинок.
– Прошу прощения, мисс Уилл, но боюсь, что я неважно себя чувствую, – выговорила Милена.
Все предельно просто. Троун ни разу не упомянула, что она насылает голограммы. Говорила лишь, что Милена производит образы сама, из-за угрызений совести.
– Вы о болезнях? И не говорите, – солидарно откликнулась мисс Уилл. – Это с моей-то спиной, с моими почками! А доктора только и твердят, что все это у меня от воображения.
«Когда я сделаюсь Терминалом, Консенсусу станет известно только то, что некая особа, ни разу не проходившая Считывания, видит всякие бредовые галлюцинации и считает, что кто-то, к кому она испытывает неприязнь, насылает этот бред на нее.
При этом Консенсус сделает единственный возможный вывод: эта особа – сумасшедшая».
– Я предупреждала: сильный свет до добра не доводит, – резонно заметила мисс Уилл.
ТРИДЦАТИПЯТИЛЕТНИЙ СТАРИК-ЛОДОЧНИК доставил их на плавучий рынок, примерно в пяти километрах от дымов похоронного Братства.
Как и там, здесь, на рынке, стоял такой же бесформенный песенный гвалт, только радостный. Люди воспевали горки лука в своих челноках и крепкие свежайшие лотосы. Пели о мягких как пух камышовых одеялах, и о натертой имбирем рыбе, и о лягушачьих лапках в чесноке. Вместо черного дыма здесь царили аппетитное шипенье жаровен и буйство манящих запахов еды со специями.
– Останови-ка здесь, малый, – скомандовала мисс Уилл.
Лодочник, ухватившись за столбик швартовки, послушно подтянул лодку к барже, торгующей фруктами.
