— Мы собираемся доказать, господа присяжные заседатели, что в день накануне своей смерти эта несчастная женщина написала подсудимому письмо, в котором просила его встретиться с ней по срочному делу. В свое время мы представим воспроизведенный нами с промокательной бумаги отрывок письма. И докажем, что она отослала это письмо. Она не только написала письмо, но и надписала конверт. Отпечаток надписи с конверта остался на манжете ее форменного платья. По заключению экспертов, надпись была сделана ее рукой. В соответствии с требованиями закона почерк сравнили с бесспорными его образцами. Образцы получить было очень легко, так как упомянутая женщина, преданный и верный друг семьи, в течение многих лет вела ежедневные записи о болезни всех ее членов.
Мы также докажем, что в тот вечер, когда было совершено преступление, подсудимый отступил от своего обычного распорядка дня. Он ужинал рано и к ужину не переодевался, то есть не надевал смокинг. Это более важно, чем может показаться на первый взгляд. Для некоторых людей, джентльмены, ужин без смокинга является чем-то невообразимым. Это было столь необычно и так не вязалось с привычками подсудимого, что его слуга поразился и запомнил.
После раннего ужина, во время которого подсудимый ел очень мало, он ушел из дому, надев светлый костюм для гольфа и тяжелые ботинки. И эта одежда, и эту туфли будут позднее представлены вам. Они запачканы кровью, которая, в чем мы полностью убеждены, является кровью убитой женщины…
Но на следующее утро в доме подсудимого находился гораздо более страшный и зловещий предмет. В холле, на том же месте, что и раньше, стояла трость с клинком внутри. Эта трость или стек, джентльмены, приобрела для подсудимого особое значение.
Поэтому он либо сразу после возвращения домой тем вечером, либо на следующий день, либо после обнаружения тела Сары Гиттингс тайно и скрытно ее вымыл.
Но он не смог добраться до внутренней части ножен. Это сделали эксперты нашего департамента. Там они обнаружили следы человеческой крови и еще один предмет.
По прошествии некоторого времени трудно определить, когда была пролита кровь. Мои коллеги, защита могут утверждать, что кровь находилась там с незапамятных времен. Возможно, попала туда после какой-нибудь дуэли. Но возраст этого другого предмета сомнений не вызывает. Изнутри к ножам прилипла сосновая иголка. Эта иголка свежая, господа присяжные заседатели. Она принадлежит к особой разновидности сосен, которые растут только в той части городского парка, где тащили тело несчастной женщины.
Немалое количество подобных иголок такого же типа было обнаружено на ее одежде. Могу только добавить, что, по мнению экспертов, привлеченных обвинением, кровь, найденная внутри ножен, тоже свежая.
Зачем продолжать дальше? Шаг за шагом прокурор выстраивал обвинение, и с каждым шагом Джим все больше горбился и опускал плечи. Когда дело дошло до мотивов и было упомянуто имя Флоренс Гюнтер, зал зашумел так сильно, что пришлось призвать публику к порядку.
— Однако, господа присяжные заседатели, нашей целью не является каким бы то ни было образом привлечь данного человека к суду за убийство Флоренс Гюнтер. Но время от времени нам придется все-таки упоминать ее имя. В день убийства, которое разбирается в этом зале, Флоренс Гюнтер взяла из сейфа своих работодателей некий документ, запечатанный в плотном коричневом пакете и соответствующим образом подписанный. Этот документ исчез, но его смысл и содержание известны.
После того, как описание завещания в явном виде обозначило мотив, предсказание Годфри сбылось окончательно: присяжные все решили для себя еще до рассмотрения дела.
Он боролся за каждую деталь, но что значили какие-то волоски и ворсинки для присяжных, уже вынесших свой приговор. Кроме того, нам нанесли еще несколько весьма неожиданных ударов.
Первым было то, что, как и утверждало с самого начала обвинение, Сара действительно написала Джиму письмо. На сильно увеличенной фотографии промокашки некоторые слова проступили вполне отчетливо. Если учесть некоторые совершенно неразличимые места, то она написала что-то вроде:
«Уважаемый мистер Блейк! Мне нужно как можно быстрее встретиться с вами по очень неотложному делу. Если я сообщу вам, что, по моему мнению, имеется…»
На этом первая страница заканчивалась. А может быть, она просто не так сильно давила на перо. Больше ничего нельзя было прочитать. Но даже в этом отрывке отчетливо было видны только слова «неотложному», «как можно», «по моему мнению», хотя «Уважаемый мистер Блейк!» читалось без всякого труда.
Кэтрин тоже пришлось перенести несколько неприятных минут, когда суду предъявили восстановленный кусочек ее обгоревшего в камине письма Джиму:
«Твое сообщение меня обеспокоило. Что я не должна говорить?»
Ее застали врасплох, не предупредили, что придется давать показания. Я уверена, что, услышав свое имя, она и понятия не имела, на какие вопросы ей придется отвечать.
— Вы узнаете свой почерк?
— Я не знаю даже, что это.
Она приложила к глазам лорнет, долго смотрела на лежащую перед ней пластину, а потом чуть-чуть приподняла голову.
— Теперь узнали?
— Кажется, это писала я.
— Подсудимому?
— Да.
— Вы помните, когда это было написано?
— Нет.
— А как вы послали это письмо? По почте?
Она была под присягой и не могла лгать.
— С нарочным.
— С кем именно?
— С моим шофером. Я отсылала брату кое-какие вещи и написала письмо.
Сейчас мы знаем, что она говорила правду, что она действительно тогда не имела понятия о том, что почта Джима проверяется. Но со стороны это признание выглядело фатальным. А когда она вслед за ним отказалась объяснить смысл написанного, сделать было уже ничего нельзя.
Для всех присяжных и зрителей Кэтрин в тот день фактически призналась в том, что ей было известно о преступлении что-то такое, о чем она «не должна была говорить». А ее ответ на следующий вопрос, который, правда, был отведен судьей, окончательно убедил в этом присутствующих.
— Виделись ли вы со своим братом, когда он ночью приезжал в Нью-Йорк?
— Какой ночью?
— В ночь, когда умер ваш муж.
— Нет, — надменно ответила Кэтрин. — В ту ночь он в Нью-Йорк не приезжал.
Итак, обвинение добилось нужного ему эффекта.
Годфри оспаривал также и вызов свидетелем Чарльза Пэррота, но прокурор заявил, что его показания необходимы обвинению. Пэррота вызвали, привели к присяге, и он сделал свое половинчатое опознание.
— Он был того же роста и того же сложения, — заявил сторож. — Но видно было плохо. Он похож на того человека, но большего сказать не могу.
Здесь и обнаружилось, что хотел прокурор. Джуди нехотя была вынуждена признать, что ночной звонок скорее всего был от Джима. После этого суду предъявили чековую книжку Говарда.
Оказалось, что в тот день или в ту ночь Говард выписал чек на тысячу долларов. Книжку нашли утром на его столе, сумму и дату определили по корешку. Чека до сих пор обнаружено не было, но имелось свидетельство того, что за два дня до этого Джим звонил в пароходную компанию и наводил справки о рейсах.
Джуди хорошо проявила себя в качестве свидетеля и рассказала гораздо больше того, что обвинение согласилось занести в протокол. Она умышленно говорила все подряд до тех пор, пока ее не останавливали. Думаю, в тот день она присяжным понравилась.
— А почему не убили мистера Уэйта? — вдруг спросила она на середине фразы. — Почему начали не с
