я…
– Сын, скрипка продана, как все инструменты Страдивари, а вместе с ними фортепьяно и клавесин, на котором играл Моцарт, – все продано, уверяю тебя.
Стефан был потрясен, я почувствовала это, глядя на него. Призрак в неприметной тьме рядом со мной был слишком опечален, чтобы насмехаться, он только теснее прижался ко мне и дрожал, словно не мог вынести происходящее – это клубящееся облако, которое ему никак не удавалось затолкать обратно в свой магический котел.
– Нет… как это, продано… только не скрипки, только не… та скрипка, которую я… – Он побелел и скривил рот, прямые темные брови грозно сошлись на переносице. – Я тебе не верю. Зачем, зачем ты мне лжешь!
– Прикуси язык, мой любимый сын, – произнес высокий седовласый человек, опираясь рукой о спинку стула. – Я продал то, что должен был продать, чтобы поскорее убраться отсюда и вернуться в наш дом в Петербург. Драгоценности твоей сестры, украшения твоей матери, живопись, Бог знает что еще, лишь бы хоть что-то спасти для всех вас и впоследствии вернуть то, что у нас было. Четыре дня тому назад я продал торговцу Шлизенгеру скрипки. Он заберет их, когда мы уедем. Он проявил любезность и согласился…
– Нет! – закричал Стефан, сжав ладонями виски. – Нет! – проревел он. – Только не мою скрипку. Ты не можешь продать мою скрипку, ты не можешь продать Большого Страда!
Он повернулся и безумным взглядом окинул длинные разрисованные шкафы с инструментами, лежащими на шелковых подушечках; виолончели стояли прислоненными к стульям, живописные полотна собраны у стены, словно приготовленные к переезду.
– А я говорю тебе, что сделка состоялась! – прокричал отец и, повернувшись, нащупал свою серебряную трость, которую поднял правой рукой сначала за набалдашник, а потом перехватил посередине.
Стефан отыскал глазами свою скрипку, кинулся к ней. Я видела это и тогда же подумала: да, забери ее, спаси от этой несправедливости, этой глупой иронии судьбы, скрипка твоя, твоя… Стефан, возьми ее!
И ты сейчас возьми скрипку. В абсолютной тьме он поцеловал меня в щеку и был слишком сломлен, чтобы возражать. Смотри, что произойдет.
– Даже не вздумай ее тронуть, – сказал отец, наступая на сына. – Предупреждаю! – Он взмахнул тростью, занеся ее над головой как дубинку.
– Ты не осмелишься разбить скрипку, только не Страдивари! – воскликнул Стефан.
Отец вспыхнул яростью от этих слов. Видимо, старого князя возмутило само предположение о возможности такого святотатства.
– Ты моя гордость, – сказал он, опустив голову и делая один твердый шаг за другим, – материнский любимец, ученик Бетховена, ты думаешь, я разобью подобный инструмент! Только тронь его, и увидишь, что я сделаю!
Стефан потянулся к скрипке, но тут на его плечи обрушилась трость. Он пошатнулся от удара, согнулся чуть ли не пополам и отступил. И снова последовал удар серебряной трости, на этот раз он пришелся на висок, и из уха хлынула кровь.
– Отец! – вскричал Стефан.
Я пришла в неистовство в нашем невидимом убежище, мне захотелось ударить отца, заставить его остановиться, будь он проклят, не смейте бить Стефана, не смейте, не смейте.
– Скрипка не наша, я тебе сказал, – кричал отец. – Зато ты мой, мой сын, Стефан!
Стефан закрылся рукой, но в воздухе просвистела трость.
Я, должно быть, закричала, но, конечно, мой крик не смог ничему помешать. Трость с такой силой ударила по левой руке Стефана, что он задохнулся и прижал руку к груди, закрыв глаза.
Он не увидел, как трость нацелилась на его правую руку, которой он прикрыл раненую левую. Удар пришелся по пальцам.
– Нет, нет, только не руки, отец! – закричал он.
В доме поднялась суматоха. Послышался топот, крики.
– Стефан! – закричал женский голос.
– Ты ослушался меня, – сказал старик. – У тебя хватило наглости. – Левой рукой он хватил сына за лацкан камзола, а сын, потрясенный болью, лишь морщился, не в силах себя защитить, тогда старик толкнул сына вперед, и тот упал на комод, опершись об него руками, трость снова ударила Стефана по пальцам.
Я закрыла глаза. Открой их, смотри, что он делает. Одни инструменты изготовлены из дерева, а есть и те, что из плоти и крови. Смотри, что он делает со мной.
– Отец, перестань! – кричала молодая женщина.
Я увидела ее со спины, стройное робкое существо с лебединой шеей и оголенными руками в платье стиля ампир из золотого шелка.
Стефан отступил назад. Он поборол ослепление и боль. Отступил чуть дальше и уставился на раздробленные кровоточащие пальцы.
А его отец тем временем вновь занес над головой трость, готовясь к удару.
Но теперь уже Стефан переменился в лице; в нем не осталось ни капли сочувствия, которое сменилось маской ярости и мести.
– Что ты со мной сделал! – закричал он, размахивая окровавленными бесполезными руками. – Что ты сделал с моими руками!
Отец, как оглушенный, попятился, но лицо его по-прежнему выражало жестокость и упрямство. В дверях комнаты столпились немые зрители – братья, сестры, слуги – не знаю кто.
Вперед попыталась выйти молодая женщина, но старик приказал:
– Назад, Вера!
Стефан набросился на отца и пнул его коленом, так как руки бездействовали, старик отлетел к раскаленной эмалевой печи, тогда Стефан носком сапога ударил отца в пах, старик выронил трость, упал на колени и попытался укрыться от ударов.
Вера пронзительно закричала.
– Что ты со мной сделал, – приговаривал Стефан, – что ты со мной сделал, что ты со мной сделал. – Кровь заливала его руки.
Следующий пинок пришелся старику в челюсть, и он обмяк на ковре. И снова Стефан пнул его, на этот раз удар пришелся по голове, а потом еще один.
Я отвернулась. Я не хотела смотреть, не хотела. Нет, пожалуйста, смотри вместе со мной. Это была тихая мольба. Он уже умер, умер прямо на полу, но тогда я еще этого не знал. Видишь, я снова ударил его. Смотри. Он не шевелится, хотя удар пришелся туда же, куда ударила тебя мать, я пинал его в живот, видишь… но он уже умер к тому времени, я просто не знал.
Отцеубийца, отцеубийца, отцеубийца. В комнату высыпали люди, но Вера развернулась и, вытянув руки, преградила им путь.
– Нет, вы не тронете моего брата!
Это дало Стефану секунду оглядеться. Он поднял глаза, с его рук по-прежнему капала кровь. Бросившись к двери, он оттолкнул оцепеневших слуг и загрохотал по мраморной лестнице.
Улица. Это по-прежнему Вена?
Он уже успел где-то раздобыть пальто и бинты. Пробираясь вдоль домов, он казался таинственной фигурой. Улица была старой, искривленной.
О, моя нежная распутница, у меня было при себе немного золота. Но новость быстро облетела Вену. Я убил отца. Я убил отца.
Это был район Грабен, не сохранившийся до сегодняшнего дня, я узнала это место, где когда-то жил Моцарт, по многочисленным поворотам и закоулкам, очень оживленное днем. Но сейчас стояла ночь, глубокая ночь. Стефан ждал, скрывшись в тени. Наконец появился какой-то человек, он вышел из таверны, откуда донесся неожиданный взрыв веселья.
Человек закрыл за собой дверь в тот мир тепла, пропахший табачным дымом, запахом хмеля и кофе, где царило шумное веселье.
– Стефан! – прошептал он, потом пересек улицу и взял Стефана за руку. – Поскорее покинь Вену. Тебя
