— Я не могу ответить «да», пока не знаю, где наша дочь.
Еще лежа в кровати, Далтон видел, как уехали Джеймс и Дейзи. Теперь он сидел у окна, сложив морщинистые руки на коленях, и вспоминал собственную молодость. Сколько у него тогда было сил! Целый день мог провести в седле, и хоть бы что. Как быстро пролетела жизнь. В одно мгновение.
— Доброе утро, дорогой, — сказала, войдя в комнату, Луиза. — Что это ты поднялся ни свет ни заря? — Она наклонилась его поцеловать. Как же приятно прикосновение ее губ!
— Да вот смотрел, как Джеймс с Дейзи куда-то поскакали.
— Рановато для прогулок, — усмехнулась Луиза. — Может, они решили сбежать?
— Интересная мысль.
— По-моему, у них все потихоньку налаживается. — Луиза потерлась щекой о его щеку.
Он сидел, млея от удовольствия, пока вдруг не вспомнил, что должен на нее злиться.
— Что случилось? — спросила она, почувствовав перемену в его настроении.
— Да ничего хорошего. Как выяснилось, ты мне совсем не доверяешь.
— Ну зачем ты опять начинаешь?
— Просто вспомнил.
— Я же попросила прощения. Неужели ты теперь до конца жизни будешь на меня сердиться?
— Не знаю. Может, и буду.
Луиза горестно вздохнула и ушла. Далтон снова взглянул за окно и вдруг увидел в небе стаю диких гусей.
Его старинный друг шаман рассказывал, что дикие гуси — самые счастливые создания. Уж если гусь нашел себе подругу, то не расстанется с ней до самой смерти. Слова индейца глубоко запали Далтону в душу. Луиза считает, он так и не сделал ей предложения из-за Джеймса, но у Далтона была другая причина: он верил в диких гусей, считал, что человеку дается лишь одна настоящая любовь.
Для него это была Розалинда, его первая любовь. Ее портрет висел на стене, в названии ранчо оставалось ее имя. В горе и радости, в болезни и здравии…
Далтон сморгнул набежавшую слезу. В болезни и здравии. А смогла бы Розалинда любить его так, как Луиза, сейчас, когда он превращается в жалкую развалину?
Дикие гуси. Он увидел, как стая сделала круг и опустилась на поле. Интересно, сколько им лет? Сколько раз они вместе улетали на юг, а по весне возвращались назад? Вот они с той гусыней, что сидит в соседней комнате, вместе уже двадцать восемь зим. Получается, с ней он прожил гораздо дольше, чем с Розалиндой.
— Луиза! — позвал он.
Она не спешила являться на его зов. Видно, еще не остыла и решила его немножко помучить.
Наконец она вошла и ледяным тоном спросила:
— Ты меня звал?
— Подойди ко мне, дорогая. Возьми меня за руку.
— Это еще зачем?
— Затем, что я люблю тебя больше всего на свете.
Только б не забыть позвонить Уэйну Хардингу, адвокату из Дубойса. Ровно в девять, как только тот придет на работу. Наверное, ему просто не хотелось думать о собственной смерти, о том, что Луиза будет жить, когда его не станет. А где она тогда будет жить, его не заботило.
— Жизнь такая долгая, — сказал Далтон, — но не успеешь оглянуться, как она уже прошла.
— Твоя жизнь еще не прошла, — сказала Луиза.
— Я старый усталый ковбой.
— А я старая усталая певица из бара.
— Нет, ты моя прекрасная Луиза.
Она покачала головой, но Далтон видел, как приятно ей это слышать. Луиза взяла Далтона за руку, и в душе у него воцарились мир и покой. Все у них будет хорошо. Только бы не забыть позвонить адвокату.
Ехать в такую погоду было опасно, но они решили попробовать выбраться на шоссе. В кладовке нашлись лопаты. Сейдж старалась помогать, но стоило ей поднять лопату снега, как она чувствовала резкую боль в животе. В конце концов она сдалась и ушла в дом, хотя ей этого очень не хотелось. Ей надо было задать Дэвиду тысячу вопросов, доказать, что он на самом деле ее брат.
Откопав машину, Дэвид перенес в нее животных, затем вернулся за Сейдж. Печка работала на полную мощность, и в салоне было тепло. Сейдж терпеливо молчала, пока он не выехал на дорогу. Тогда она вновь стала развивать свою теорию:
— Все сходится. У тебя каштановые волосы, и у меня тоже. У тебя глаза зеленые, и у меня зеленые.
— У тебя две ноги, у меня две ноги, — продолжил он.
— Ну вот, — рассмеялась она. — Ты даже шутишь, как я!
Дэвид закурил, сердито нахмурился.
— Ты просто сошла с ума.
— Начнем с совпадений, — сказала она. — Много ли шансов, что два человека одного возраста встретятся на темной дороге в Небраске? Одному грозит опасность, и тут же появляется второй. Ты оказался там, чтобы меня спасти.
— Из чего и следует, что я твой брат?
— Не только из этого, есть и другие факты.
Он выпустил струйку дыма и покачал головой с таким видом, словно ему до смерти надоел этот разговор. Но любопытство победило.
— Какие?
— Твои татуировки.
— У тебя в семье что, носят татуировки?
— Нет. Но твои рисунки напоминают работы моей мамы. Она любит индейские легенды и часто использует в своих украшениях точки и круги. А сова у тебя на запястье? Она нарисовала точно такую же.
— Она рисует сов?
— И еще точки, круги и ястребов. О господи! — Сейдж прикрыла ладонью рот. — Я поняла: этими татуировками мама поддерживала с тобой связь.
По его ухмылке она видела, что он по-прежнему ей не верит.
— Как ты научился рисовать? Ходил в художественную школу?
— Да нет. Просто беру ручку, и все само собой получается. Что тут особенного.
— А почему ты рисуешь сов? И кружки с точками? Я тебе объясню. Это — ее посланники, она направляет их к тебе.
— Посланники… — задумчиво произнес Дэвид. Это слово задело какую-то струну в его душе. — Ты просто сумасшедшая. Я ее даже не знаю.
— Знаешь!
Он снова насупился, покачал головой. Машину чуть не занесло, но ему удалось вовремя выправить руль.
— Откуда мы с тобой оба знаем про Вашаки? — продолжала Сейдж. — Ведь ты это имя впервые услышал, когда был совсем маленьким, да?
— Ну и что? — покосился на нее Дэвид.
— А то, что нам с тобой рассказывали о Вашаки родители. — Сейдж поудобнее переложила котят, которых держала на коленях, и протянула к нему руку. — Джейк!
— Перестань меня так называть.
— Джейк, — повторила она. — Тебе это имя ничего не говорит? Ты не помнишь, что тебя так звали?
— Все, хватит!
