даром.
— В дельфинарий, — быстро говорит Женя. — Я директор дельфинария. Ты умеешь читать?
— Да, конечно, — малышка обиженно надувает губы.
— Читай. — Женя протягивает визитку.
— Что мне с ней делать?
— Отдать маме. — Женя устала приходить к кому-то. Пускай теперь придут к ней. Возможно, в этом случае что-нибудь да получится.
— Здесь телефон. Мама должна вам позвонить?
— Если захочет. Если ты… вы захотите прийти к дельфинам.
— И если мама позвонит, мы придем?
Женя мысленно себя хвалит. Раньше надо было начинать разговаривать с детьми, а не с родителями. Конечно, старшие вольны запрещать и указывать младшим, но все же остро жаждущий чего-то ребенок — верный союзник в достижении цели. Даже если родители изначально не настроены выполнять его просьбу, зачастую нытье, бесконечные упрашивания и умоляющие взгляды могут (и довольно быстро) изменить их точку зрения.
— Придете, — с улыбкой обнадеживает Женя малышку. — Придете, познакомитесь с дельфинами.
— Придешь, познакомишься с дельфинами, приобщишься к процессу. Давай, Джейн, не дрейфь! — старший тренер сиднейского океанариума ласково потрепала Женю по плечу.
— Вообще-то я с ними знакома.
— Наблюдение — это одно, а дрессура — совсем другое. Неужели ты не хочешь попробовать?
— Хочу, — ответила она после недолгих колебаний. — Да, хочу, — произнесла уже увереннее.
— Вот и прекрасно. Сама подумай: какой смысл кому-то со стороны занимать освободившееся тренерское место, если есть свой проверенный человек? Ты уже больше года здесь работаешь, животные к тебе привыкли, а психология лишь облегчит твою задачу. Да ты станешь самым лучшим тренером, я даже не сомневаюсь.
Женя криво улыбнулась. Ее согласие, по всей видимости, воспримется родственниками Майка как очередной «финт ушами». Если Линда уже смирилась как с выбором сына, так и с родом занятий будущей невестки, и изловчилась с гордостью сообщать новым знакомым о том, что Женя — великолепный психолог, забывая уточнить детали ее специализации, то переход подруги Майка в стан тренеров грозил явиться новым сокрушительным ударом для членов достопочтенного семейства. Женя не знала наверняка, но предполагала, что отчасти из-за этого негласного неодобрения ее кандидатуры на высокое звание миссис Майк Каннингем она и через год после переезда в Австралию все еще оставалась в ранге невесты. Женя, в общем, никогда не была склонна торопить события. Это она всегда уговаривала Майка подождать, убеждала его в том, что не стоит спешить, и объясняла, что у них полно времени впереди. Женя опасалась неведомой страны, непознанных обычаев, другого менталитета и богатых, не лишенных снобизма родных будущего мужа. И если сначала Майка обижала ее позиция, то теперь он все реже заговаривал о свадьбе, а если и затрагивал этот вопрос, то говорил о регистрации отношений как о чем-то само собой разумеющемся, что непременно свершится в обозримом, но пока неопределенном будущем. Женя не расстраивалась и не заостряла внимания на этом вопросе. Ее вполне устраивала та жизнь, которая у нее была. В конце концов, если суждено им с Майком провести всю жизнь вместе, значит, так оно и случится, а если нет, то какая, в сущности, разница, женаты они сейчас или нет? Годом раньше, годом позже — значения не имеет. Женю действительно не волновало то, что разговоры о церемонии утихли, но причина, по которой, как она считала, это могло произойти, совершено не беспокоить ее все же не могла. Внешне Линда никак не проявляла своего неприятия девушки из России, всегда была любезна, обходительна и даже старалась говорить медленнее в присутствии Жени, хотя та уже поднаторела в специфическом австралийском английском. Но тем не менее за лучезарной улыбкой, за вежливостью, за проявляемым интересом мерещилась Жене какая-то фальшь. И в те минуты, когда Линда хитро подмигивала ей и приглашала объединиться против мужчин, провозглашая во всеуслышание: «Мы — союзники», казалось девушке, что смотрит на нее вовсе не член Антанты, а непримиримый, затаившийся до поры до времени враг.
И теперь не знала Женя, что руководило ее таким быстрым и достаточно неосмотрительным согласием сменить уже привычное место штатного психолога на дрессировщика сиднейского океанариума. Конечно, если бы не чувствовала она интереса к этой работе, если бы не была уверена в своих силах, не стала бы взваливать на свои плечи эту нелегкую ношу, тем более что отказ ей ничем не грозил. Но она догадывалась и корила себя за то, что таилось где-то в подсознании настойчивое желание как-то задеть, ущемить, даже расстроить будущую свекровь своим, безусловно, с ее точки зрения, неосмотрительным, наиглупейшим и из ряда вон выходящим поступком. Женя часто думала о том, как отреагировала бы Линда, если бы ее сын выбрал какую-нибудь другую профессию. Майк рассказывал, что мама много сил отдала тому, чтобы сделать из него второго отца, это она прививала любовь к музыке, заставляла разучивать гаммы и водила к педагогам по вокалу и не скрывала своего сожаления, когда юноша объявил о нежелании заниматься певческой карьерой и вознамерился посвятить себя медицине. Линда переживала, но смирилась с выбором сына достаточно легко, но что-то подсказывало Жене, что смирение не было бы таким легким, если бы выбрал Майк путь финансиста, или переводчика, или военного, или художника, — да кого угодно, только не врача. Стремление сына стать медиком и во всем походить на мать не могло не льстить Линде, поэтому решение его она приняла. В этом случае Жене было все понятно, но ей бы очень хотелось знать, с какими оговорками удалось Линде принять другое его решение — жениться на Жене, и не случится ли так, что дрессировщица дельфинов окажется неприемлемой в роли невестки самих Каннингемов, в отличие от талантливого психолога.
Размышлять об этом можно было сколько угодно, это ничего не изменило бы: Женя не собиралась отказываться от своего выбора — что сделано, то сделано. Ее немного беспокоило то, что она не посоветовалась с Майком. Но она хорошо помнила, как несколько месяцев назад ее жених, мечтавший специализироваться в кардиохирургии, неожиданно сказал, что его включили в группу к известному мастеру по пластике человеческого тела, а на Женины недоуменные вопросы о кардиологии отреагировал довольно резко:
— Ты что, не понимаешь, насколько популярна сейчас пластическая хирургия? В этой области гораздо легче сделать себе и деньги, и имя.
— Разве только это имеет значение? — Женя даже почувствовала какое-то разочарование.
— Нет, конечно, нет, — слишком быстро согласился Майк. — Просто попасть в ученики к этому профессору практически невозможно. И если уж представился такой шанс, его нельзя упускать.
— А как? Как представился такой шанс?
— Мама устроила, — легко сознался молодой человек.
— Твоя мама может устроить все, что угодно.
— Почти, — согласился Майк. И, судя по тому, как нежно он обнял девушку, как неожиданно грустно посмотрел на нее, Женя почувствовала, что догадки ее не так уж беспочвенны. Видно, было у Линды желание устроить, точнее, расстроить кое-что еще, что пока ей сделать не удавалось.
«Я машу красной тряпкой перед быком, — думала Женя, возвращаясь домой с работы. — Не дельфинов мне надо дрессировать, а рогатых, необузданных торо. Хотя я бы и с ними справилась. Я бы договорилась с любыми животными. Проблемы у меня возникают только с людьми. С животными проще оттого, что их повадки и намерения известны заранее, а вот то, чего хочет и чего добивается какой-нибудь человек, остается зачастую тайной за семью печатями. Я даже не знаю, чего, собственно, добиваюсь я сама этим согласием тренировать афалин. Чего мне больше хочется: неизвестно зачем утереть нос Линде или получить какую-нибудь награду за постановку лучшего шоу. Боюсь ошибиться, но что-то подсказывает, что это вполне может оказаться первый вариант».
Женя топталась перед дверью их сиднейской квартиры. Впервые, зная о том, что Майк дома, она не спешила войти: стояла, думала, собиралась с духом. Наконец вытащила ключи, повернула замок, прокричала слишком громко:
— Ты здесь?
— А где мне быть? Ты чего так кричишь? — Майк вышел в коридор. — Не раздевайся. Мы сейчас кое-
