пальцы.
Долгое время он лежал, дыша открытым ртом, закрыв глаза и дав чувству победы завладеть телом. Руки. У него опять есть руки.
Внезапно он сообразил, что может почесаться. С большим трудом Питер заставил руки не двигаться. Как же лучше всего использовать свое преимущество? Быть может у него не так много времени…
Он оглядел комнату. Ничего не изменилось. Камера наблюдения над головой; маленькое зарешеченное окно; тележка на колесах с медицинскими инструментами, некоторые на верхней полке, некоторые на нижней. За открытой дверью стражник с тупым выражением на лице.
Позвать молот? Не очень-то хочется. Только если он не сумеет придумать ничего другого.
Питер скрестил средний и безымянный пальцы. Медленно-медленно он переместил запястье влево, так что пальцы глядели на стражника.
— Аполлон! Гиперион! Гелион! — прошептал Питер, не шевеля губами.
Взгляд стражника сразу прояснился. Он стал выглядеть живым, как если за его глазами появилась душа.
И больше ничего, никакой реакции.
— Эй, солдат, подойди, — позвал Питер.
Стражник повернул голову, посмотрел на него, потом опять отвернулся. И все.
— Морфеус! Сомнус! Гипнос! Возьмите его! — прошептал Питер.
И опять ничего не произошло.
— Солдат, — сказал Питер, — я никогда не рассказывал тебе о том, как праздновал Новый Год во Вьетнаме? Целый год мы были в поле, и там не было ничего, кроме грязи, крови и грязной воды. Месяцами не видели теплого мяса и сигареты. Однажды получаем приказ: надо за два дня пересечь двадцать пять миль очень плохой территории и встретиться с отрядами из Кхесана. Так и случилось, было четыре часа и четыре сотни градусов, по меньшей мере, и мы слышали только стук капель, падавших с листьев. Кап, кап, кап, как будто шаги вьетконговцев…
Не раньше чем через полчаса стражник подошел к двери.
— …снаряды нашей собственной долбаной артиллерии. «Дружественный огонь», так они называют его. Тут встает Джефферсон со своим дурацким флагом, который он все это время таскал с собой, начинает размахивать им над головой и кричать. «Эй, мы американцы!». Совсем с ума спрыгнул. Как если бы кто- нибудь мог его услышать. Бамс. Шрапнель шарахнула его по голове, мы схватили его и утянули в грязную воду, потому что не знали, жив он или уже покойник. И тут как раз Рамирес получает радио… — Питер остановился.
— И что дальше, — спросил стражник.
— У тебя есть сигарета?
Парень выглядел смущенным.
— Нам запрещено давать тебе что-нибудь или как-нибудь помогать. Приказ. — Но в комнату он вошел.
— Как тебя зовут, солдат?
Парень опять неуверенно пожал плечами.
— Не могу сказать. Приказ. Не давать тебе ничего, не извиняться, даже не называть своего имени.
— Они сказали тебе, что засунули меня сюда без всякого суда? Без ордера на арест? Без всего?
— Почему меня должно это заботить, — ответил солдат и опять пожал плечами, с выражение полного безразличия.
— Парень, это против конституции.
— Почему меня должно это заботить?
— Потому что ты клялся защищать и поддерживать Конституцию, — мягко сказал Питер.
Юноша усмехнулся, как если бы Питер был простым деревенским ребенком, который все еще верит в Санту-Клауса.
— Пошла она, — сказал он.
— Я не слышал тебя, солдат, — сказал Питер, еще более мягко.
— Сейчас, знаешь ли, не 1776.[8] Новое тысячелетие. Получили программу действий. И действуем. Кое-кто из Пентагона, кое-кто из Конгресса, теперь они наши парни, и они уверены, что мы должны сделать все, что требует наша миссия.
— И ваша долбаная миссия требует атаковать американских граждан на американской земле?
— Нет. Это простые маленькие люди. Только тех, кто становится у нас на пути.
Все это время Питер надеялся, что Азраил заколдовал этих людей, как Уила, чтобы заставить их подчиняться, хотя они этого не хотели. Но нет; похоже эти ребята действительно знали, что они делали и во что они вляпались по шею.
Тогда для чего гипноз? Питер постарался догадаться. Отец предупреждал его, что может случиться с обычным смертным человеком, если он увидит слишком много народа из Внешнего Мира, познакомится с ним поближе и договорится с ними. Люди привыкли забывать и быть забытыми. Азраил мог заколдовать своих последователей, сделать что-нибудь с их сознаниями, чтобы они могли иметь дело со сверхъестественными монстрами вроде сэлки или кэлпи, не позабыв свои имена и жизни.
А может он заколдовал их, чтобы они молча и неподвижно стояли на посту, чтобы они не могли случайно сказать или сделать что-нибудь такое, что нарушит планы Азраила.
Солдат все еще трепался о маленьких людях.
— Если гражданские встанут на нашем пути, мы можем в них стрелять, травить газом и даже сжечь: никто не посмотрит на это. Ни власти, ни пресса. И они могут перекинуться.
— Перекинутся?
— Ну, стать одним из наших. Снимаешь с него кожу живьем и бросаешь кожу в воду. Через час кто- то, кто выглядит точно также, появляется из воды. Иногда.
— Так вот что такое твоя долбаная сторона, да? Ты, должно быть, очень гордишься собой, когда утром глядишься в зеркало.
Парень опять пожал плечами.
— Мир стал странным дерьмовым местом. Всякие НЛО, непонятные вуду, ну, ты знаешь. И эти штуки, которые вылезают из воды. Кошмарные твари. Люди не могут с ними сражаться. Невидимые гады.
— Ты не знаешь расклад, солдат, — сказал Питер, его лицо перекосила гримаса. — Моя семья столетия сражалась против ночного мира. Мы держали его под контролем. И мы возьмем…
— Ни хрена ты не возьмешь, старик!
— Ты им клялся, а? Азраилу и его тварям?
Приглушенный шепот.
— Мы не произносим его имя вслух. Варлок. У него есть Сила.
— Итак. Мне кажется, что Правительство США, которое ты, надев этот мундир, поклялся защищать и оборонять, захвачено чертовой кучей здоровенных монстров, крушащих все на своем пути.
Парнишка фыркнул. Очевидно, это не стоило ответа.
Питер задумчиво сказал:
— А теперь позволь мне сказать тебе правду прямо в лицо. Когда ты завербовался в армию, то клялся сражаться за флаг своей страны, или клялся резать людей и бегать по приказам любого наркомана в остроконечной шляпе, который выкидывает всякие странные трюки, доводит тебя до дрожи и заставляет вилять задницей как продажная шлюха? Солдат, ты любишь свою страну?
— Не смеши меня. Любовь? Что это такое? В сравнение с тем, что выходит из моря, эта страна ущербна, парализована и беспомощна как… ну, как ты сам, старик. Тьма покроет Землю и все сгинет, сгорит в огнях пожаров. Но не я, сэр. Не я. Я собираюсь ускользнуть отсюда. Я выживу. В этой жизни ты делаешь или одно, или другое. Ну, ты знаешь. Победитель или побежденный. Палач или жертва. И здесь не тот случай, когда можно остаться в живых. Иногда спят все. Вот наш девиз.
— Ничего себе девиз.
Солдат пожал плечами.
— Черт с ним. По меньшей мере легче выговорить, чем semper fidelis.
