Из пролома выглянуло лицо, более яркое, чем восход солнца, увенчанное лавровыми листьями и лучами живого света.
— Мой сын! — радостно позвал мелодичный голос, а гневный взгляд прекрасных глаз разбил вдребезги цепи, превратившиеся в капли расплавленного металла.
Теплые руки обняли Лемюэля и подняли его из мокрой ямы. Здесь был воздух, и Лемюэль глубоко вздохнул, как если бы темнота и давление этих глубоких вод не могли появиться рядом с князем света.
Лемюэль увидел, что он стоит в широкой пустой долине из черного металла, над поверхностью которой кое-где поднимались монументы, похожие на могилы. И сообразил, что стоит на крыше бесконечной тюрьмы, и у него под ногами камеры-ямы, двери в которые, похороненные под монументами, не откроются никогда.
За краем долины из темноты и холода океана поднимались и терялись из вида семь башен из адамантинового металла, черных как беззвездная ночь; бастион громоздился на бастион, каждая башня бесконечно устремлялась вверх, гордясь своей несокрушимой силой. И Лемюэль содрогнулся от страха, осознав, насколько силен враг и как далеки Небеса.
Потому что в темноте над ним, и в бесконечности вокруг, проплывали демоны-призраки, падшие ангелы, ряд за рядом, легион за легионом; ярость исказила их прекрасные совершенные лица, их широкие крылья, обрамленные перьями ворона, медленно взбивали полутьму бездны. Их головы украшали короны тьмы; на их нагрудниках сверкали семь драгоценных камней; их копья заканчивались наконечниками из адского огня.
Князь света потеснее прижал Лемюэля к себе, в тепло и безопасность под своими широкими орлиными крыльями.
— Прижмись ко мне, мой сын, потому что мне понадобятся обе руки, чтобы натянуть тетиву на лук. Не давай страху помрачить твой разум, облегчи сердце и обратись мыслями к свету Небес, потому что мы оба должны напрячь все свои силы, чтобы преодолеть то, что встанет против нас, пока мы будем подниматься из этой глубочайшей пропасти.
Ворота самой большой башни с медным лязгом широко распахнулись. Из них появились семь девушек, более прекрасных, чем самые прекрасные девы Земли, но с их смертельно бледных лиц глядели глаза гадюк. Когда они шествовали, опустив глаза вниз, они казались скромными и прекрасными, но стоило им заглянуть в глаза человеку, как того охватывал ужас.
Девушки пошли вперед, держа в руках факелы, которые испускали не свет, но тьму; и там, куда ложились тени от этих факелов, вода превращалась в черный лед.
За ними — объявляя о себе трубами, барабанами и цимбалами — выехала карета, запряженная драконами, изрыгавшими в воду клубы яда. В карете-машине, украшенной черными опалами и сделанной из золотого и черного адамантина, ехал только один — тот, кто носил на лбу ярко сияющую звезду. В правой рукавице могучая Сущность держала скипетр с навершьем в форме змеи, обвившей шар из адамантина.
— Не гляди на него, мой сын, — сказал князь света и опустил свои огромные крылья так, что орлиные перья обвили Лемюэля как теплое и душистое одеяло. — Твои глаза не выдержат ни его сияния, ни моего, когда я отправлюсь в путь.
Заговорил еще один голос, такой же совершенный и прекрасный, как и первый, но холодный, величественный и ужасающий.
— Архангел Уриэль! Почему ты пришел в мою темную империю, и какой закон разрешил тебе выйти из высокого императорского круга, к которому привязывает тебя твоя божественная сущность? Неужели высокий Гелиос опустился так низко, что превратился в мелкого вора, и собирается стащить у меня маленьких зверушек, назначенных мне в жертву?
— Меня также зовут Аполлон-Разрушитель, и ты скоро узнаешь, великий Люцифер, стоит ли тебе беспокоить посланца Небес!
— Мои глаза видят тебя насквозь, Аполлон, и я вижу сына монаха, который трясущимися руками вцепился в твою широкую спину. Верни мне мое; ты роняешь как свое, так и мое достоинство, позволяя этой омерзительной твари касаться твоей спины. Или, если ты бросаешь мне вызов, скажи, что за закон разрешает тебе противостоять мне в сосредоточении моей силы, вдали от путей Солнца?
— Я бросаю вызов тебе и твоему мрачному царству, которое идет за тобой, о печальный Люцифер. Но я не собираюсь отвечать перед тобой по закону, о предатель и нарушитель всех наших законов. Хотя ты и сильнее меня, но сейчас я высочайший посланник Келебрадона, и служу силе, которой отважится бросить вызов только полный глупец.
— Сминтий! Хорошо тебя назвали, ты, мышиное сердце, бог-мышь! Ты хвастаешься своей службой, славишься бесславием, хвалишь стояние на коленях! Своими неслышными шагами ты пересек мой порог, и как раз тогда, когда мои основные силы ушли отсюда: Волшебник повел их против двора Оберона. Тем не менее, благодаря судьбе, и здесь осталось немало, потому что судьба — моя рабыня. Я поднимаю высоко мой жезл, и это сигнал атаки. Серафим тьмы отпразднует этой день, повергнув гордого Гипериона!
И тут Люцифер произнес еще одно слово, которое не дано было расслышать земным ушам Лемюэля, но это слово стало тьмой, которая вытекла из рта Люцифера, как чернила из осьминога, и залила свет Аполлона.
Корона Аполлона мигнула и погасла, все стало черным, как самое черное забвение.
— Не отчаивайся, мой сын, но поднимайся вместе со мной, — тихо сказал он. Темный, но все еще теплый, Аполлон стал подниматься, Лемюэль крепко держался за его спину, окруженный перьями орлиных крыльев, которые молотили по черной ледяной воде.
И тут на Аполлона обрушились все престолы, господства, херувимы и власти Ахерона, наконечники их копий сверкали как злые звезды, мгла наполнилась пеанами черной победы.
Смех и светлая песня Аполлона прорезали гармонию черных песен, зазвучали ясные чистые ноты, запела тетива его лука, тьма распалась на куски и побежала. Одна вылетавшая стрела Аполлона превращалась в сотню стрел, темное воинство бежало, тысячами, сжигаемое золотыми лучами, и Аполлон запел:
Ангелы тьмы бежали, отступая перед новорожденным светом, в короне Аполлона вспыхнули первые розовые искры, она становились все ярче и ярче, и вот вся корона засверкала щедрым золотом.
Тьма под ними посерела, извивающийся дым поднялся между башен Ахерона, стены которых не могла пробить никакая стрела и никакой луч света. Люцифер в карете, которую тащили шипящие драконы, поднимался из темноты. Как испуганные дети разбегаются при приближении разъяренной матери, архангелы Ахерона нырнули во тьму и спрятались за своим повелителем, спрятались за его все увеличивающимся плащом, наконечники их копий сверкали багровыми угольками. Плащ все раздувался, и, наконец, стал похож на грозовую тучу, за которой съежилось воинство Ахерона.
Люцифер широко распростер свои огромные крылья, и черный поток ледяной воды поднялся из глубины пропасти, мрачные колонны ила колыхались перед владыкой Ада. Он поднимался, быстрый как смерть, и звезда на его короне сверкала как бакен глубочайшей ненависти; величественная мрачная музыка сопровождала его.
И он запел, еще более громким, глубоким и чистым голосом, чем Аполлон:
