Лейла была последней жертвой нашего полка войне. После её гибели потерь у нас не было.
Ночь девятьсот тридцатая
Неповторимая ночь… Полк сделал более трёхсот боевых вылетов с повышенной бомбовой нагрузкой. Так мы не работали ни до этой ночи, ни после за всю войну.
Днём 20-го декабря 1944 года мы построились перед командным пунктом, и Бершанская обратилась к нам с краткой речью:
— Сегодня вечером наземные войска на нашем участке фронта перейдут в наступление. Им предстоит форсировать реку Нарев и захватить плацдармы на правом берегу — прорубить во вражеской обороне ворота в Восточную Пруссию. Задача полка — всей своей мощью активно содействовать штурмовым отрядам. Будем работать с двух аэродромов. На основном полётами буду руководить я, на вспомогательном — мой заместитель гвардии майор Амосова. Никакой пощады врагу! Отомстим за наших дорогих подруг, погибших на польской земле, Макарову, Велик, Санфирову! Подготовку к боевым действиям начать немедленно.
И мы начали. Командиры эскадрилий посовещались, приняли решение: во-первых, совершить максимальное количество боевых вылетов, во-вторых, ещё увеличить нагрузку на каждый самолёт. Воевать так воевать.
Тут же провели несколько пробных вылетов, которые выявили две главные трудности: для самолёта с дополнительной нагрузкой требуется слишком большой разбег. Кроме того, высота полёта снижается до 600–800 метров, моторы не тянут.
Трудности казались непреодолимыми. Увеличить размеры аэродромов при всём желании мы не могли. Летящий на малой высоте «По-2» станет лёгкой добычей для вражеских зенитчиков, манёвренность снизится. В общем, неоправданный риск.
Девушки нашли выход, очень простой: брать меньше бензина. Обе трудности сразу отпали.
Наша эскадрилья осталась на основном аэродроме. Первой стартовала Марина Чечнева, мы с Валей — последними. Сверхмаксимальная ночь началась.
— Линия фронта, — доложила Валя. — Высота полторы тысячи метров.
Форсирование Нерева нашими войсками уже шло полным ходом. Я приглушила мотор, отжала ручку от себя, спросила:
— Видишь фонтаны воды? Немецкие батареи стираются. Ищи, будем давить.
На вражеском берегу полыхало два больших пожара, горели склады боеприпасов. САБы не понадобились.
— Видела три вспышки? По-моему, батарея, — заключила Валя. — Десять градусов вправо.
Я увильнула от луча прожектора и легла на боевой курс. Едва отцепились бомбы, Валя отвела душу:
— Получайте, гады! За Лейлу! Бьём вас вашими бомбами. Будьте прокляты!..
Взяли курс на аэродром, я спросила:
— Попала?
— Кажется, да. Рядом у них ложная батарея.
«Глазастый у меня штурман, — подумала я. — С ходу засекла две батареи», а вслух спросила:
— Почему решила, что ложная?
— Орудия замаскированы плохо и не стреляют!
— Хорошо, проверим.
— Конечно, — сказала она и с восторгом добавила: — До чего же приятно сбрасывать эти бомбы. Девочки говорят, их очень много, до конца войны хватит и ещё останутся. Сердце радуется.
«Не останутся, — подумала я. — Раскидаем. Впереди ещё вся Германия…»
Огромные запасы немецких авиабомб советские войска захватили в Белоруссии. Наши взрыватели к ним не подходили, но группа техников во главе с инженером полка Надей Стрелковой эту неувязочку устранили. То ли взрыватели приспособили к бомбам, то ли наоборот, но трофейные «сотки» пошли в дело. Слова «Бьём вас вашими бомбами» вооруженцы с наслаждением выводили мелом на стабилизаторах фашистских бомб, а штурманы не уставали их выкрикивать над вражескими позициями. Много труда было потрачено на крупповских заводах, чтобы изготовить эти тупорылые «чушки», начинённые смертью, и вот они падают на фашистские головы — истинное возмездие.
Пока я, не вылезая из кабины, докладывала командиру полка о выполнении задания, Валя успела сообщить Ракобольской координаты обнаруженных батарей, а девушки — вооружить наш «По-2» новыми бомбами. Бершанская кивнула головой и произнесла лишь одно слово:
— Повнимательнее…
После четырнадцатого вылета Надя Стрелкова завернула нас на стоянку:
— Как вы долетели? Сто пробоин, не меньше. На сегодня всё, отдыхайте.
Мы устроились на ящиках и стали наблюдать за работой аэродрома, погружённого в полумрак. Было уже семь утра.
Девушки-вооруженцы, несмотря на мороз, сняли шинели, работали в куртках. Разбитые на тройки, неотличимые одна от другой, они перебегали от самолёта к самолёту, работали как никогда слаженно, быстро, красиво.
Со старта то и дело доносились голоса:
— Бомбы!.. Бомбы!..
— Алло, вооруженцы!..
Девушки вроде и не спешили, но стокилограммовые бомбы в их руках казались игрушечными, можно было подумать, что они сделаны не из металла, а из дерева. Небо постепенно светлело, но экипажи не обращали на это внимания.
— Бомбы!.. Бомбы!..
Так и летали бы, но Бершанская дала отбой. Все экипажи собрались на основном аэродроме. Жуткое и прекрасное зрелище! Растрёпанные, чумазые, одни глаза да зубы, в продырявленных осколками и пулями комбинезонах, едва стоящие на ногах, девушки снова выстроились перед командным пунктом. В морозном воздухе отчётливо зазвучал голос Бершанской:
— За образцовое выполнение боевой задачи командование дивизии объявило нашему полку благодарность.
— Служим Советскому Союзу! — дружно откликнулся строй. Наверно, за Наревом было слышно.
— Произведено рекордное количество боевых вылетов — триста двадцать четыре! Экипажи командиров эскадрилий Чечневой, Никулиной, Поповой сделали по восемнадцать вылетов — такого в нашем полку ещё не бывало.
По предварительным данным, в результате боевых действий подавлено четыре артиллерийских батареи, одна миномётная, взорвано десять складов горючего и боеприпасов, пожарами охвачены все узлы обороны врага. Потерь и чрезвычайных происшествий в полку нет. Так держать, женская гвардия!..
Не помню, как я добралась до постели. Проснулась, что такое — наш двухэтажный дом падает… В ожидания взрыва закрыла глаза. Всё тихо. Сообразила — кружится голова, и уснула снова.
Ночь девятьсот сорок первая
Весь дом пахнет хвоей: самая большая ёлка установлена в столовой, четыре поменьше — в комнатах, у каждой эскадрильи — своя. Девушки наряжают их, забыв обо всём на свете, щебечут, как птички. Ещё одна ёлка-красавица, густая, высоченная, украшенная искрящимся инеем, стоит перед домом.
В столовой на стене — карта европейской части Советского Союза, над ней сверху вниз извилистая чёрно-красная линия. Родная земля освобождена полностью! Больше того, частично освобождены земли
