Учитель показал ему рукой на стул: садись, мол.
— А я вам… гостинец вот принёс, — растерянно сказал Ваня, положив на тумбочку свёрток.
— Спасибо. Только мне сейчас не до гостинца..
— Это изюм и кислая пастила, Николай Филиппович. Попробуйте. Мы с отцом Хариса Бикбаева купили в магазине. Изюм хороший…
Николай Филиппович, открыв глаза, чуть улыбнулся. Он хотел было застегнуть халат на груди, но руки плохо двигались. Улыбка тотчас пропала, будто солнце зашло за густое облако, жёлтое лицо похудело и стало задумчивым.
Ваня подал ему воду в стакане. Когда Николай Филиппович выпил, в комнате будто стало светлее — учитель снова улыбнулся так же хорошо, как улыбался в школе.
— Ну, рассказывай, Кабушкин, — попросил он, кивнув головой.
Осторожно скрипнув дверью, в палату вошла пожилая женщина в белом халате. Рот её был закрыт марлей.
— К тебе, голубок, — сказала она Николаю Филипповичу каким-то воркующим голосом. — Не надо ли чего? — Но, увидев чужого человека, на мгновение растерялась. Безбровые глаза её быстро-быстро замигали, нос покраснел. Женщина надела большие очки. Стёкла их зловеще сверкнули. Где же Ваня видел этот блеск?..
— А ведь сюда нельзя посторонним, — сразу посуровела она.
«И голос кажется таким знакомым… Кто же это?»— подумал Ваня, прислушиваясь.
— Не ругайте, — попросил её Николай Филиппович. — Это мой ученик.
Женщина достала из-под кровати какую-то посудину и, что-то бормоча под нос, прихрамывая, проворно вышла.
— Ну, рассказывай, Кабушкин.
О чём же рассказывать? На уроке там знаешь какую тему задали. А тут…
— Не знаю, с чего начать, — признался Ваня.
— С того, как вы ходили в церковь, — подсказал учитель, — Тамара мне рассказывала… Что вас туда потянуло?
И Ваня, глядя на щели в полу, начал докладывать обо всём: о споре с Андрейкой у церкви, кому быть командиром, о дважды брошенном жребии, кому лезть на колокольню первым, о том, как вошёл в эту самую церковь смело, но кто-то ударил его палкой по голове…
— За что? — спросил учитель.
— И сам не знаю… Несколько дней пролежал в постели. Потом заработал двойку по географии. Ни за что.
— Как же так? Двойки даром не ставят.
— И ещё с Яшкой чуть не подрался. Учительница помешала.
— И правильно сделала. Кулаками ничего не докажешь. Надо головой…
Николай Филиппович закашлялся.
— Вам тяжело? — спросил Ваня.
— Сейчас… — кивнул учитель и, когда кашель затих, прилёг на подушку. — Вот и легче стало.
Но дышал он с трудом — ему не хватало воздуха.
— Я позову сестру, — сказал Ваня.
— Пройдёт, — шепнул учитель. — Раскрой окно пошире.
Ваня раскрыл. Николай Филиппович глубоко вздохнул, исхудавшей рукой вытер пот со лба и попросил воды.
— Спасибо, — сказал учитель, сделав два глотка. — Ничего нет полезнее простой воды. В ней ведь начало жизни…
— А чем вы лечитесь, Николай Филиппович?
— Книгами, — сказал учитель. — Правда, врачи не разрешают, но я не могу без книг — читаю.
Ваня посмотрел на тумбочку — там стояли одни пузырьки с лекарствами.
— Они у меня под матрацем, — шепнул учитель. — Чтобы врачи не видели. — Он немного помолчал, что-то обдумывая, потом вернулся к прерванному разговору — Кто же тебя ударил?
Ваня пожал плечами.
— Не видел. Мать говорит: «сам бог наказал», а тётка ей возражает: «Не бог, а дьявол».
— Какая тётка? Уж не она ли стукнула?
— Та может. Палка у неё тяжёлая.
— Конечно же, не бог и не дьявол тебя ударил. Тамара тоже говорит: какая-нибудь старуха пошутила.
— В шутку палкой так не бьют по голове.
— Ты прав. Это дело нешуточное… Церковь, по решению комиссии, запер я. Когда же вечером шёл домой, на меня забор свалился. Дескать, вода виновата — размыла устои…
— Скажут, — усмехнулся Ваня. — Может, забор не случайно подмыло?
— Я тоже об этом подумал… Зачем забору надо было падать именно в ту минуту, когда я проходил мимо?
— Судьба, наверно… Так моя мать говорит.
— Другие, кому это надо, говорят прямее: будто господь наказал меня за то, что я повесил замок на двери божьего дома. И поэтому, дескать, не могу теперь выздороветь…
«Подожди-ка! — насторожился Ваня. От кого же он слышал эти угрожающие слова? — Да, да, их тётка Глафира тогда сказала. А ведь это её был голос! Тут, в этой палате…
— Вот и про тебя говорят: будто чёрт по голове ударил, — продолжал учитель. — Как договорились. Народ запугать стараются.
— Кто старается, Николай Филиппович?
— Это вот и надо бы нам выяснить. Похоже, их много таких, языкастых…
— Одну из них я знаю, Николай Филиппович.
— Кто ж это?
— Сестра… Та, которая сюда заходила и что-то взяла у вас под кроватью.
— Глафира Аполлоновна? Санитарка? — удивился учитель. — Ошибаешься, Ваня.
— Да, да, эта самая.
— Очень приятная женщина. Всё мне подаёт: и лекарство, и книги.
— Нет, противная. Вы её не разглядели. Грозит всем божьей карой, а сама пьёт самогон…
Ваня кинул взгляд под кровать и вытащил оттуда чёрную бутылку с железной пробкой.
— Это её бутылка, Николай Филиппович. Таскает в ней святую воду.
— Святая ли? — заинтересовался учитель. — Дай-ка понюхаю.
— Только не пейте…
В это время за дверью послышались шаги. В палату вошла другая сестра и, заметив мальчика в поношенной одежде, сидевшего у кровати больного, крикнула:
— Без халата?! Неслыханное дело!
Ваня растерялся, почувствовав, что Николаю Филипповичу грозит неприятность. «Надо бежать, пока не выгнали!» — решил он и, заслышав у двери новые шаги, кинулся к раскрытому окну.
— Ваня! — испугался учитель. — Не смей!
Но поздно: ученик уже спрыгнул с подоконника на карниз. Что-то гулко упало в комнате, кто-то с болью вскрикнул, и Ваня, совсем растерявшись, полез не вверх, на крышу, а вниз, на балкон второго этажа. К счастью, попал он в мужскую палату. Когда больные узнали в чём дело, успокоились и провели его по узкому коридору к тёмной лесенке, откуда он попал на улицу.
Как говорится, нет худа без добра. За грозной сестрой, подосланной тёткой Глафирой, в палату вошёл врач, а следом за ним прибежала и сама Глафира. Они уложили на кровать Николая Филипповича, вскочившего за Ваней и свалившего тумбочку с лекарствами, собрали пузырьки, рассыпанные по комнате. Чёрная бутылка заинтересовала врача. Он отвернул железную пробку, понюхал чёрное лекарство и, сморщив лицо, удивлённо посмотрел на сестру.
