Ездил в Комарово, к Глебу Горбовскому — отдать «Невское время» с его интервью.
Были Штемлер с Леной, Попов, Горбовский и наша Белка. Пили на улице чай, получился импровизированный литературный вечер — Горбовский принес блокнот и стал читать последние стихи под номерами. С начала лета у него более 20 стихотворений в этом блокноте. Я спросил, есть ли у него свой фонд в каком-нибудь архиве. Он сказал, что ему часто предлагают, но он ничего никуда не отдает.
Я посадил Белку у стола, она тоже слушала стихи в исполнении мэтра. Крутила головой, когда Глеб жестикулировал и артикулировал. Я сказал, что Белка у меня воспитывается на классике: в машине умиротворенно дремлет под концерты Чайковского, а попсу воспринимает плохо — беспокоится, крутится, нервно зевает. Вот и стихи Глеба Яковлевича слушает со вниманием и уважением. Даже собака чувствует хорошую орфоэпику.
Правда, навалила кучу у забора, напротив дачи Штемлера. Лена ее засекла. Я хотел было убрать, но подзабыл за стихами. Теперь стыжусь. Хоть завтра поезжай и извиняйся.
Горбовский был слегка подшофе, в клетчатой байковой рубашке, в светлой футболке под ней. И татуировка — якорь на левой руке, чуть выше большого пальца.
Сидели под соснами, пили чай, рассказывали разные истории. Горбовский рассказывал, как они с Конецким пошли лечиться от алкоголизма. Я эту историю слышал от Конецкого. Горбовский встретился с Конецким на Невском, Глеб был с похмелья, попросил Конецкого опохмелить, Конецкий сказал твердо, по- деловому: «Дай слово, что пойдешь лечиться со мной, тогда опохмелю». Горбовский, которого трясло, дал слово. Пошли в ресторан «Метрополь» или «Москва», выпили, потом пошли сдаваться в Бехтеревку. Глеб Яковлевич сказал, что его вскоре выгнали из Бехтеревки, как нормального человека и за примерное поведение. А Конецкого оставили — он красил рамы и вел философские беседы с врачами.
— Глеб, а ты мне три рубля должен! — радостно вспомнил Штемлер. — Помнишь, в гастрономе около Московского вокзала ты лет сорок назад у меня занял. — Он рассказал, как было дело.
— Вот видишь, Илья! — грустно сказал Горбовский, которому тоже недавно исполнилось семьдесят пять. — Я бы дал треху и не вспомнил. А ты до сих пор помнишь!
Штемлер засмеялся конфузливо. Горбовский сказал, что треху отдать не сможет, старых советских денег у него не осталось. Штемлер махнул рукой. Вообще, он человек щедрый. О чем я и сказал собравшимся: человек сорок лет не вспоминал о долге! Но память имеет хорошую, что очень важно для прозаика!
Вспоминали поэтов — Александра Гитовича, Агеева, Анатолия Клещенко, которого я знал в детстве и с которым был близок Горбовский, вспоминали других обитателей комаровских дач. Сидели рядом с «будкой Ахматовой», в которой теперь живет Попов, но «королеву» не вспоминали. С ней был знаком Горбовский, остальные лишь видели ее. Я — не в счет. Не вышел возрастом.
Горбовский взял меня под руку, пошли к калитке. Бледной молью приехал на велосипеде Рубашкин, поспешил к даче Попова, передал, как почтальон, какую-то бумагу его жене Нонне. Нас старался не замечать. Я забыл, что мы недавно конфликтовали, и радостно поприветствовал его, крикнул: «Александр Ильич, здравствуйте!» Он невнятно дернул головой, сел на велосипед и поехал. Горбовский выматерился ему в след, и Рубашкин, словно подброшенный взрывной волной, загремел с велосипеда. Быстро поднялся, оглянулся, сел и уехал — наверное, от волнения наскочил на корень.
Горбовский с улыбкой поднял палец.
Я понимающе кивнул.
Вот такая бесовщина творится в Комарове.
От Сергея Трусевича, «ЛГ»:
В июне Роман Абрамович приплыл на Петербургский экономический форум на своей яхте. Чуть ли не самой длинной в мире. И встал в центре Петербурга. «Вот он я — Рома! Ха-ха!» И никто ничего, как будто, так и надо. Губернатор Матвиенко, сказывают, совершила визит на эту яхту.
Я написал статью для «ЛГ». И вот ее опубликовали — с фотографией этой самой яхты в центре города.
Августин Блаженный, которого никак не заподозришь в нынешней партийной ангажированности, писал в IV веке: «Что есть государство без справедливости? Шайка разбойников».
Чем кончают разбойники, даже самые могущественные, хорошо известно. Часто, обладая отменным экономическим, военным и властным потенциалом, эти «уподобившиеся богам» государственные деятели забывали о такой нравственной категории, как справедливость, и оказывались у разбитого корыта. Их успешные государства и империи, державшие в подчинении другие народы и жившие роскошно и красиво, в какой-то момент времени (который историки почему-то пытаются объяснять стечением военных, финансовых или иных обстоятельств) рушились с грохотом и пылью, горели, исчезали с карт, а их лидеры застывали, как диковинные насекомые в янтаре, на всеобщее обозрение будущих поколений.
Если взять историю общественных катаклизмов, войн, восстаний, революций, то побудительным мотивом к ним чаще всего было стремление восстановить нарушенную справедливость, так или иначе понимаемую участниками далеких событий. Именно по этой причине никакая временная власть не жалует борцов за справедливость. Ее верные чиновники начинают громко возмущаться, что им мешают работать, что у них, честных тружеников, болтаются под ногами с дурацкими советами и популистскими лозунгами, что новый передел сфер влияния кончится плохо и т. д. и т. п. На самом деле это страх за свое благополучие: «Они хотят лишить нас благ, привилегий и спокойствия! Гони их, батюшка-царь! Они покушаются на святое крепостное право! А еще лучше не смей показывать этих смутьянов по телевизору, не упоминай о них в газетах и журналах! Пусть о них не знает никто!»
Но даже если все газеты и телеканалы в один голос начнут внушать людям, что черное — это белое, всё равно найдутся люди, которые будут настаивать, что утверждение «сажа бела, как снег» ложно и потому несправедливо. Назовите этих людей хоть дальтониками, хоть консерваторами, хоть ретроградами и дикарями — они пойдут под расстрел, но от своего мнения не отступятся.
Земля круглая! Она вертится! Король голый!
Может быть, земля продолжает вертеться именно благодаря таким людям, жаждущим справедливости.
Слова «справедливость», «правдоискатель», «праведный» идут от одного слова, емкого и любимого на Руси, — от слова «правда». Сказать людям правду, пусть даже ценой собственного благополучия, всегда считалось на Руси высшей доблестью.
Именно справедливости ждет от государства каждый человек. Именно в надежде на справедливость по отношению к себе и своим близким человек платит налоги, готов защищать государство с оружием в руках и всякий раз отдает свой голос депутатам разных уровней. При этом далеко не последнюю роль играет ожидание справедливого устройства жизни в целом.
Человеку хочется видеть мир вокруг себя гармоничным, правильным, предсказуемым, хочется знать, что рядом с ним не будет голодных и обездоленных, хочется быть уверенным, что сироты и старики не останутся в одиночестве, а всякий, кто честно трудится, будет вознагражден по заслугам.
Человеку хочется надеяться, что у детей будет будущее, они смогут стать чуточку счастливее своих родителей, а внуки попросту будут молодцами. При этом хотелось бы, чтобы вор сидел в тюрьме, чиновники
