повесть — драма при фантастической тезе.
Фантомас какой-то! Только что позвонил Паша Чудников, поздравил с Новым годом. Спросил, какие творческие планы. Знал бы, что в моих творческих планах отправить его в женском облике скитаться по городу, да на панель — прилетел бы на такси разбираться. Но я скромно сказал, что никаких особенно творческих планов не имею — так, пописываю разную мелочь.
Маришка улетела в Мурманск. Во второй половине дня уже звонила — долетела.
В каникулы я учил детей Закону Божьему по книге издательства «ИМКА-пресс», выпущенной у нас.
Страна близка к агонии. Тоска. Детей жалко. И самих себя — ведь не старые еще. И перед стариками стыдно. Они вообще ходят с потерянными лицами…
Вот тебе и старый Новый год — в Литву введены десантники и войска. 13 убитых, 140 раненых. Позор!
Сегодня мы с Максимом были на концерте в Капелле. Потом зашли на Дворцовую площадь — там кипел митинг. Плакаты: «М. С. Хусейн — Нобелевский лауреат», «Горбачёву — не верим!», «Горбачёву — персональный танк. Даешь Литву!», «Спасибо КПСС за нашу нищету!» Парень в огромной обезьяньей маске стоял на постаменте Александрийской колонны. На груди плакат: «Гориллы! Отстоим коммунистические завоевания! Все, кому дороги идеи КПСС, приходите к нам. Вас ждут Нина Андреева, Полозков, Швед и др.»
Пытался звонить в Каунас Гинтарису Пашацкасу, поэту, с которым познакомился летом в уличном кафе, и не дозвонился — нет связи. По Би-би-си сказали, что десантники контролируют международную АТС. Буду звонить позже.
Вчера закончил повесть. Получилось 84 страницы. Сегодня перечитал и огорчился. Что я сказал? Ничего. Какие чувства вызывает? Кроме собственного огорчения — никаких. Знаю, в чем меня упрекнут: с таким сюжетным посылом можно было много чего накрутить. Может быть. Но условность мне и претит, как претила она в «Шуте».
А вечером прочитал повесть Ник. Александрова «Лже…» — с близким сюжетом и расстроился еще сильнее: и мне, наверное, следовало упрощать психологию, закручивать сюжет, не заботясь особенно о достоверности. Какая-то приземленность чувствуется в моей повести без названия. У Александрова герой случайно обретает способность менять свою внешность и выписывает забавные кренделя — становится то милиционером, то гопником, то Аллой Пугачевой, то Горбачёвым… По сути, Коля украл у меня сюжетный посыл — весной я читал ему отрывки повести и делился замыслом. Но украл с пользой — сделал свое. Завтра позвоню ему в Москву — поздравлю.
Н-да, скребся, как дурак, по льду, полагая, что лезу в гору.
Деньги меняют. Президентский указ. 50- и 100-рублевые купюры выводят из обращения. Замораживаются вклады на сберкнижках на неопределенное время. Разговоры только о деньгах. Про Прибалтику как-то забыли — все считают деньги и бегают с обменом. Такой вот ход сделал наш президент Горбачёв.
На одном из семинаров Борис Стругацкий сказал: «Америка — страна великого потребления. Символ Америки — огромная розовая задница». Борис Натанович развел руки, показывая, какая она огромная. Получилось, как у слона. Семинаристы заулыбались.
Четыре раза в неделю хожу на курсы английского языка. Преподаватель — аспирант из США Кевин Херик — ведет занятия на английском. На русский переходит в крайнем случае. Только через месяц я начал что-то понимать и говорить. Каждый день пишу новые карточки со словами. Учу на ночь.
Сугробы мыльной пены на щеках, горящие глаза. Это я бреюсь после утренней пробежки.
Ник. Александров приезжал из Москвы, привез бутылку зеленоватой польской водки и проблемы для Ольги: чем кормить гостя? Коля, лежа у меня в кабинете, прочитал повесть. Затуманился и долго молчал, прежде чем сказать свое мнение. Потом сказал, что я влез в глубочайшие дебри… И не выбрался из них. Но читать интересно…
— Сократи, на хрен, всю психологию! — посоветовал он, устроившись в шаляпинском кресле с рюмкой зеленой водки и трубкой; настоящий столичный писатель. — Накрути сюжет, убери внутренние монологи этого Чудникова. Легче, старик, легче… Ну, будь здоров, за твою повесть! Я думаю, ты ее скрутишь!
Получил сигнальный экземпляр романа «Игра по-крупному» и не обрадовался. Возможно, не было элемента неожиданности — обложку видел, верстку читал… Да и роман уже не волнует, как пару лет назад. Сейчас бы так не написал, убрал бы многое.
Сижу в раздумьях над повестью о превращении мужика в женщину. Что с ней делать? Переделать в рассказ? Героя заменить? Манеру повествования облегчить? Найти другую интонацию? Или сжечь?
И тягостные мысли о том, что последнее время я не пишу, а занятый издательскими делами лишь пописываю, не дают мне покоя.
Сорок один год уже.
Еду в московском метро, на выезде из тоннеля — надпись на бетонном заборе, огромными буквами «Нет частной собственности!» Вот, думаю, елки-палки, какие ортодоксы в столице водятся. Еще и на заборах пишут. Вдруг немного дальше, как продолжение лозунга «Да здравствует нищета!» (Тем же шрифтом.)
Отложил, а может быть, вовсе забросил повесть о превращении мужчины в женщину. Не ложится она на душу. Думаю о том, чтобы написать цикл рассказов — ироничных, грустных, веселых. Главный персонаж — брат Володя, которого в повести «Мы строим дом» я зачем-то назвал Феликсом.
Цены повысили на всё. В два раза примерно. А то и более. Мясо — 7 руб. Было 2. Карточки не отменили. Развал Империи, похоже, близок.
Валютные новшества: валюту для поездок за рубеж теперь будут продавать по рыночным ценам и не более 200 долларов в год на одного человека. Рыночная цена за 1 USD сегодня 26,7 руб. Кошмар!.. Тихий ужас.
Денег нет — гонорар за роман не платят.
Ольга стригла меня на кухне. На моих голых плечах выросли мохнатые эполеты.
Сегодня был в доме Набоковых, на Герцена, 47. Там теперь редакция газеты «Невское время». В комнате, где родился Владимир Владимирович Набоков, я вручал свою книгу «Игра по-крупному» В. М. Соболеву, техническому редактору моей книги, и корректору О. Н. Сафоновой. Они теперь работают там.
В комнате стоят компьютеры, факсы, а из окон видна квартира Ольгиных родителей — напротив. Я видел занавески на последнем четвертом этаже и корзинку с яйцами между окнами.
Соболев устроил небольшую экскурсию по дому. Показал стенной сейф, к которому швейцар Набоковых Устин радостно привел матросиков и рабочих — экспроприировать барские драгоценности — так пишет Набоков в «Других берегах».
Первый этаж — владения Набокова-старшего: деревянные панели и плафоны на потолке бывшей
