РИТА. Ну. конечно, ведь если интерпретировать его с этой точки зрения, смысл окажется много шире, чем считалось до сих пор.
ФРЭНК. Шире? Да для чего, собственно, он должен оказаться «шире»? Это всего- навсего прелестное и вполне бесхитростное стихотворение о цветке, причём, цветке, увиденном глазами ребёнка.
РИТА
ФРЭНК. Послушайте, Рита, «Цветок» — это прелестное бесхитростное стихотворение…
РИТА. Ну да, Фрэнк, это вы уже говорили, но и Триш, и я, и некоторые другие люди тоже, с которыми мы вчера вечером обсуждали поэзию Блейка, пришли к заключению, что в ней, помимо того, что лежит на поверхности, всегда есть ещё что-то…
ФРЭНК. Ну, говорите, что же ещё там есть, очень даже интересно…
РИТА
ФРЭНК. Понятно. Значит, вы полагаете, что вы его как бы переводите в ранг высокой поэзии, давая ему именно такую интерпретацию?
РИТА
ФРЭНК. Дело не в ошибках, Рита. Просто оно мне не понравилось, вот и всё.
РИТА. Вы проявляете субъективность, Фрэнк.
ФРЭНК
РИТА. А если бы я написала такое на экзамене, что бы вы мне поставили?
ФРЭНК. Поставил бы высший балл.
РИТА. Ну так какого чёрта вам от меня ещё надо?
ФРЭНК
РИТА. А может быть. Фрэнк, это от вас в них ничего нет?
ФРЭНК
РИТА. Когда я пришла к вам, Фрэнк, вы не навязывали мне никаких готовых суждений, вы заставляли меня доходить до всего самой, вы разрешали мне иметь собственное мнение.
ФРЭНК
РИТА. Но вы же говорили, что я не должна высказывать собственную точку зрения. Вы требовали от меня объективности и ссылок на общепризнанные авторитеты. Ну так вот, я и ссылаюсь, чего вам ещё надо? Я разговаривала с разными людьми, я прочитала кучу книг и, сопоставив всё услышанное и прочитанное, пришла к такому выводу.
ФРЭНК
РИТА
ФРЭНК. Ну конечно же, имеете.
РИТА. Так что же тогда означает всё, что вы тут наговорили?
ФРЭНК. Только одно — не теряйте голову.
РИТА
ФРЭНК. Но это только потому, что я думаю о вашем же благе, Рита, и хочу, чтобы вы думали о нём тоже…
РИТА. Не надо…
И я — я тоже думаю о вашем благе, Фрэнк… Но сейчас вы должны — вы должны на какое-то время предоставить меня самой себе. Я больше не та дура. Фрэнк, какой пришла сюда когда-то — и не надо всё время водить меня за ручку… Я уже могу что-то сделать сама… И я не потеряю головы, Фрэнк, я знаю, что делаю. Но только — прошу вас — не надо обращаться со мной, как раньше, как вы привыкли. Я многому научилась, Фрэнк, — и я уже не перепутаю Сомерсета Моэма с Гарольдом Роббинсом. А вы по-прежнему продолжаете думать, будто я и сейчас без ума от «Рубиновых джунглей».
Просто… Вы ведь поняли, Фрэнк, о чем я говорю?
ФРЭНК. Да, моя дорогая, вполне.
РИТА. Простите меня.
ФРЭНК. Вовсе не за что.
Между прочим, я прочитал эти ваши «Рубиновые джунгли». Знаете, превосходный роман!
РИТА
Картина четвёртая
РИТА. Фрэнк…
Ну знаю, я опоздала. Прошу прощения.
Я вас очень задержала. Но мы заговорились, и я не обратила внимания, что уже так поздно.
ФРЭНК. Заговорились?
РИТА. Да. В своё оправдание могу сказать, что речь шла о Шекспире.
ФРЭНК. А, понятно… Я так и думал.
РИТА. Так что, вы уже не сможете со мной позаниматься? Ну хорошо. На