— Не знаю, — ответил я скорее на собственные мысли, нежели на вопрос Тхиа. — Такое на свежую голову обдумывать надо. Хорошенько выспавшись. Очень уж сегодня день выдался тяжелый.
Тяжелый — это то самое слово. Сегодняшний. А про вчерашний лучше и не вспоминать. А завтрашний... тьфу, проваль — нашел о чем думать на сон грядущий!
— Так что иди-ка ты, ученик Тхиа, спать. Да и мне бы отдохнуть недурно.
Я тяжело поднялся, по-прежнему кутаясь в одеяло.
Тхиа хихикнул.
— Ты прямо как погорелец после ночного пожара, — сообщил он мне и припустил во все лопатки.
Ошибся мастер Дайр — другому я должен научить Тхиа. Не характер его окоротить, а язык. С таким умением видеть самую суть вещей да с таким неумением держать язык на привязи он будет постоянно попадать в беду. Даже и сейчас — его счастье, что у меня ни сил нет, ни желания после вчерашнего догнать и угостить его смачным подзатыльником.
Потому что прав ученик Майон Тхиа, кругом прав. Я и есть погорелец. И не дом — никогда у меня не было другого дома, кроме школы — но мир мой сгорел. Дотла. Простой и понятный мир. Может, и не самый лучший — но привычный. Мир, в котором я ненавидел богатенького подоночка Майона Тхиа — и по праву. Мир, в котором я как лучший ученик занимал не просто постель в общей спальне, а отдельную комнатушку — и по праву. Мир, в котором мастер Дайр был моим учителем... и мог вздуть меня за провинность — и по праву. Как там Тхиа говорил? Лихорадка, бред, гнойные раны? Я никогда не верил, что страдание облагораживает — слишком уж круто мне в свое время досталось, и я знаю цену боли... но лучше боль и кровь, и лихорадка, и бред! Да, и гнойные раны тоже — в том, в прежнем моем мире, где я знал, кто я и что я. Потому что мой мир сгорел до последнего уголька, до седой золы — а на пепелище прорастает совсем другой мир, и я его не хочу. Я хочу, я хотел ненавидеть Тхиа — а в нынешнем мире он мне родней родного брата, которого у меня никогда не было... и душа велит взять его, храброго и беззащитного, в ладони, словно воду — и словно воду, пронести по жизни осторожно, не расплескав. Я хотел, я все еще хочу занимать свое место в ряду старших учеников и постигать мастерство, следя за учителем восхищенными глазами — и я не желаю и не желал сам занять место перед строем. И я никогда, никогда не хотел, чтобы мастер Дайр...
— Вам не туда, учитель, — выплыл из темноты голос учителя... нет, в том-то и дело, что уже не учителя Дайра.
Все правильно. Все безупречно правильно. Конечно, ноги по старой памяти понесли меня в сторону ученических спален, к моей комнатушке. Конечно.
И разумеется, мне туда нельзя.
Я не хочу жить в этом другом мире!
А кто меня спрашивать станет...
Тебе сладко спалось в том мире, которого нет? Вот и радуйся, что выскочить из него успел, погорелец. Кутайся в одеяло, таращь мутные спросонья глаза, смотри по сторонам — да хорошенько смотри: здесь ты теперь будешь жить.
Здесь. В домике мастера Дайра. Нет — в домике мастера Дайра Кинтара.
Это твой дом — входи же.
Одежда — боевая и повседневная — исчезла из виду, постель перестелена заново... а в остальном убранство домика не изменилось совершенно. Даже странно, как мало личность мастера Дайра отпечатлелась на том, что его окружало. Моя каморка, и та обжита куда основательней. А здесь одни только мечи, висящие на стене, подсказывали, что в этом доме человек живет, да впридачу еще воин.
Мечи... я сглотнул и пошатнулся. Рукояти их были пристегнуты к ножнам и примотаны кожаными ремнями. Мастер Дайр — я все равно не мог подумать о нем иначе, как о мастере, учителе — вошел в домик следом за мной, снял мечи со стены и взвалил на спину дорожную котомку, которую я не приметил спервоначалу.
— Куда... — только и сумел выговорить я. Горло у меня перехватило, и я больше не мог издать ни звука. Но мастер Дайр меня понял.
— Отшельничать стану, — ответил он, не подымая головы. — Или если телохранителем... в общем, куда-нибудь.
Он так и ушел с опущенной головой, и я не мог крикнуть ему вослед — и знал, знал с полной несомненностью, что я не вправе его останавливать. Наверное, я и не стал бы удерживать его... наверное, не стал бы, наверное... только мне было нестерпимо тяжело оттого, что он уходил — а я с ним даже не попрощался. И еще оттого, что я не увидел напоследок его глаза.
Не знаю, долго ли я простоял в дверном проеме, глядя в опустевшую темноту. Я едва мог шелохнуться. Двигаться было неимоверно трудно — как сквозь сон, как сквозь воду. Медленно, словно рассекая неподатливую волну, я протянул руку и закрыл дверь.
Я был уверен, что от потрясения просто не смогу уснуть. Но горе оказалось слишком большим, чтобы я смог вместить его в себя. Усталость взяла свое. Я уснул тут же, возле двери, даже не дойдя до постели. И проснулся, как и подобает учителю, главе школы — еще затемно. А попробуй не проснись, когда тебя поливают целебным бальзамом, а потом еще и начинают его втирать!
Кроме своего кошмарного снадобья, Тхиа притащил еще и мой завтрак. Так что когда я выругался, проснулся, поблагодарил Тхиа и выставил его, ничего мне не оставалось, как позавтракать. Довольно и того, что я вчера ни крошки во рту не держал. Если я и сегодня ничего не съем, я просто не смогу провести тренировку так, как должно. Хлопнусь в обморок посреди двора, и все тут.
Провести тренировку, как должно... да, есть над чем поломать голову. В свое время я, как и все, наверное, старшие ученики, втихомолку кривлялся у себя в каморке, копируя манеру мастера Дайра и воображая себя великим учителем. Теперь же у меня хотя бы на одно ума доставало: понять, что все это — глупость несусветная. Я не могу вести себя, как мастер Дайр... а даже если бы и мог — худшей ошибки попросту не выдумаешь. Слишком уж мы разные. И не только потому, что мастер Дайр — закаленный в боях воин, а я — мальчишка, волей судьбы вздернутый на место учителя. Не только потому, что мне еле-еле девятнадцать сровнялось, а он уже перешагнул за сорок. Мы и вообще разные. Мастер Дайр — он навроде тигра: большой, тяжелый и сокрушительно быстрый. А я не большой, я всего лишь высокий и, как говаривал мастер, «протяжный». Да что там — я все еще расту, и по мне это видно. Не только возраст, не только жизненный и боевой опыт — костяк у нас разный, выражение лица, походка... и разность эта кладет предел попыткам подражания. Делай, как учитель? Немыслимо, просто невозможно подражать учителю, кем бы ни был он и кем бы ни был ты! Жест, трагически величественный у ехидного недомерка, окажется непоправимо смешным в исполнении добродушного великана. Спокойный кивок пожилого солдата, ветерана многих боев, обернется для новобранца нерешительной вялостью. Я ни в чем, ни в малейшей малости, не могу позаимствовать манеру мастера Дайра, его способ распоряжаться, разрешать, запрещать, советовать... а ведь мне и придется распоряжаться, разрешать, запрещать, советовать... прямо сегодня и придется, уже скоро, уже вот-вот, а я не могу, не умею, не знаю — как... Боги, да где же мне взять такого волшебника, чтоб единым махом добавил мне двадцать лет возраста и опыта? Эх, вот был бы я умнее, послал бы того же Тхиа в город за волшебником прямо вчера... авось поспел бы вовремя... а теперь уже поздно. Сам выкручивайся, мастер Дайр Кинтар.
Между прочим, если ученики вздумают взбунтоваться, я их не удержу.
Они не вздумали. Не минула еще вчерашняя растерянность, и никто не знал, что теперь делать. На тренировку они выбрели в полном составе и в строй встали хотя и без излишней спешки, но как полагается. На их лицах читалось отчетливо: «Пусть все пока идет, как идет, а там посмотрим...»
Как будто я им дам посмотреть! И там, и не там, и вообще. Нечего пялиться по сторонам, господа ученики, нечего. Мастеру Дайру Кинтару это не по нраву.
— На пальцы — начали!
Я гонял их, как вчера. Даже беспощаднее, чем вчера. С единственной только разницей: на сей раз мы пообедали. В полном молчании. Вправду, что ли, я их так напугал? Или у них просто от усталости языки не ворочаются? А может, ученики просто понятия не имеют, что сказать... как и я сам?
Как только последняя опустевшая миска тихонько звякнула о край стола, я встал. Ученики вскочили,
