некому тут подбираться. Так и есть ли мне резон глаз не смыкать, караулить невесть что? Не лучше ли выспаться перед дорогой?
Как сейчас помню — я усмехнулся, зевнул и лег спать.
И уснул почти так же быстро, как Интай.
Я проснулся оттого, что смерть отхватила у меня прядь волос над самым ухом. Не иначе, хотела ухо откромсать, да промахнулась малость.
Не успев еще проснуться толком, глаза открыть не успев, я отпрыгнул, перекатился — и смерть разочарованно свистнула над моей головой, а потом еще раз, почти огладив лопатки.
Я сумел отворить глаза только на втором перекате — и все вокруг меня так и пошло колесом: ночное небо, обломанные стволы, расхлестанный по поляне костер... и моя смерть в руках Интая, самая что ни на есть взаправдашняя смерть, стальная, с бронзовой рукоятью работы лучших мастеров!
Меч был большим. Невероятно, неправдоподобно большим... а Интай был очень маленьким, и пальцы его не смыкались вокруг вспухшей рукояти. Меч вывернулся у него из рук, Интай прыгнул следом, вцепился, его поволокло за клинком, поволокло прямо в огонь, я едва успел парня за шиворот из костра выдернуть — хоть это я успел, хвала Богам, а ничего другого не успел, и Интай тоже не успел. Меч даже не вывернулся, он просто стряхнул мальчишку с себя, как стряхивают назойливого щенка, ухватившего зубками полу рубахи. Моя рука взметнулась вослед — и опоздала.
— Беги! — гаркнул я, встряхнув Интая за шиворот.
Может, хоть он спастись сумеет... ох, с какой бы радостью я ему руки-ноги пообломал! Особенно руки. Чтоб не совал их, куда не следует. Сам ведь меч из ножен не выпрыгнет. Его человеческая рука освободить должна. Поглядеть поганцу малолетнему захотелось, каким мечом с демонами сражаются. С демонами! С демонами, и больше ни с кем! Мальчишка обнажил меч — а рядом, хоть тресни, ни одного демона! Вот меч и старается, демона ищет — и какая разница, чью кровь придется пролить, чтобы добраться до первого попавшегося демона. Да он же полмира в салат изрубит, чтобы добраться... и начнет с меня, ясное дело. Уже начал. Совсем проклятая железяка сбесилась! А тут еще Интай... нет, чтобы бежать — стоит, будто врытый. Глаза ошалелые врастопырку — как есть ничего не соображает.
— Беги, дурак! — взвыл я — а мгновением позже опрокинул его наземь, чтобы сверкающая дуга падения стали прошла мимо. Она мимо и прошла. А потом оборвалась на полдороге и рухнула вниз.
От удара рукоятью по ребрам у меня помутилось в глазах — но на этот раз я успел. Пальцы мои обхватили бронзу так плотно, что вырвать у меня меч можно было только вместе с руками... проваль, до чего же он тяжелый!
— С-сейчас-с, — свистел я сквозь намертво стиснутые зубы. — С-сейчас-с ты с-спать пойдеш- шь...
Спать, как бы не так. Баиньки. Где эти проклятые ножны? Рукоять все пухнет, меч тяжелеет, скоро я его не удержу... ножны, ножны где?
Ножны валялись невдалеке. Ну, если не ножны, так то, что от них осталось.
Теперь стальную тварь уже ничто не удержит.
Меч внезапно сделался легче, и хотя руки мои не разжались, от неожиданности я пошатнулся. И клинок тут же огладил мою левую щеку: не дерни я головой в последнее мгновение, быть бы мне без глаза. Впрочем, я и так буду. Без глаза, уха, горла, сердца... без жизни.
Клинок вдруг снова отяжелел, сделался почти неподъемным — и до ужаса живым. Он швырял меня оземь, валял по горящим угольям, тянул за собой вверх и снова оземь, о стволы деревьев... врешь, милый! Убить ты меня, конечно, убьешь, но я и мертвый тебя не выпущу. Нельзя тебя выпускать.
Новый рывок. Я рухнул на одно колено, и меч, с чудовищной натугой выворачивая, почти выламывая мои запястья, вознесся надо мной.
И тут Интай наконец-то ожил. Во всяком разе, глаза у него сделались осмысленные. Ну, не то чтобы совсем, но злые-презлые. Может, он и на себя злился, не знаю — а только себе самому оплеуху не отвесишь.
Честное слово, именно это он и сделал. Он подскочил ко мне и отвесил клинку оплеуху! Его счастье, что плашмя угодил, а не по лезвию. И мое счастье — потому что меч не голову мою снес, а рухнул на мое колено — опять же плашмя. Нелепая случайность — но она была последним, что у меня оставалось. Демон там меня поджидает или кто — но у меня больше нет ножен, а значит, укротить клинок мне попросту нечем.
Дурацкая случайность.
Я ею воспользовался.
Меч еще только опускался на выставленное колено — а я уже перехватил клинок левой рукой. И ахнул его изо всей силы, что только было духу... сталь, она ведь ломкая... должно, должно получиться!
Клинок не переломился даже, а разбился о мое колено, будто стеклянный. Он тихо сломался, почти беззвучно. Это ведь только внутри меня взревело, будто лопнула огромная, с дерево толщиной, стеклянная струна — а потом сделалось тихо.
Очень тихо.
Я выронил обломки меча.
Пошатываясь, встал, еще не вполне веря в наше спасение.
Живой вроде. Или нет? Ох, больно-то как... значит, и верно, живой. И даже вроде дышу. Вот только бок болит немилосердно. Неужели я все-таки сломал ребро? Хвала Богам, вроде бы нет. И глаз цел. По щеке кровь течет, а глаз уцелел. Чудом, не иначе. И теперь я по-прежнему смотрю на то, что меня окружает, обоими глазами. На поляну, истерзанную в клочья, обожженную, словно на ней дракон бился в предсмертных муках. На то, что еще недавно было нашими дорожными припасами. На меч свой, изломанный в стальное ощепье.
И на мальчишку.
Он стоял, пошатываясь.
Стоит и шатается — значит, живой, а остальное, право же, такая ерунда. Стоишь, дружочек... вот и стой... хорошо стоишь — мне не дотянуться... вот там и стой... и ко мне близко не подходи... вообще никак не подходи.
Он судорожно всхлипнул, глаза его округлились, губы побледнели... а, проваль — вот только ты мне попробуй еще и в обморок грохнуться.
— Мастер... — Слова клокотали у него не то в груди, не то в горле, словно кровавые пузыри у раненного насмерть. — Мастер, я... я нечаянно...
Я стиснул зубы, но смолчал. Конечно, нечаянно. А как же. Нарочно такое нипочем не устроишь.
— Мастер... я только... только одним глазком...
Кто бы тут говорил о глазах!
— Я... посмотреть только хотел...
И вот тут я понял, почему мастер Дайр, за вычетом того единственного раза, так никогда и не поднял на меня руку.
Понял, потому что именно этого мне сейчас и хотелось до боли в стиснутых зубах. Просто-напросто снять ремень или отломить хворостину — и выдрать маленького поганца на чем свет стоит.
Думаю, мастера Дайра это желание посещало не единожды. Особенно поначалу.
Нет, наказывал нас мастер Дайр и вообще не слишком часто, а уж чтобы выпороть кого или зуботычину отвесить... такое и вовсе случалось реже редкого. Да ведь за столько-то лет каждому перепало.
Почти каждому.
Никогда, ни разу мастер Дайр не ударил двоих — Сахаи Нену и меня. Забавно, я ведь раньше и не замечал что Сахаи — тоже... о нет, во время тренировок нас никто не щадил. Нас сбивали с ног, мы летели в пыль, прикладывали примочки к рассеченной скуле и ворочались ночами, кусая губы, чтобы боль не исторгла ни единого стона... но нас
