— Не пойму, зачем тебе это, — недовольно пробурчал Хакарай.
— Я тоже, — осмелился встрять в разговор охранник. — У вашего высочества крепкие сильные ноги.
— Это тебе так кажется. — Охранник слишком сильно нажал на колено, и Юкенна поморщился. — Твои ноги куда крепче моих. Я могу идти хоть два дня без передышки, могу проскакать верхом больше, чем любой уроженец Загорья... но я не смог бы отстоять неподвижно в карауле и двух часов. А ведь мне сегодня предстоит провести на ногах не два часа, а куда больше.
Он отстранил готового продолжить охранника и осторожно встал.
— Отвык я, понимаешь? — обернулся Юкенна к Хакараю. — В Загорье церемониал совсем другой, там подолгу стоять не приходится. А у гадальщиков и вообще ремесло сидячее. Привык я за это время сидеть, а не стоять.
— Ну, допустим, — ворчливо уступил Хакарай, глядя, как Юкенна перед зеркалом собственноручно закладывает свои еще слегка влажные волосы в подобающую случаю прическу.
— А еще я не знаю, когда мне предложат поесть. Конечно, если я останусь до вечернего пира, там меня накормят... хотя послу неприлично хватать с блюда еду и вгрызаться в нее. — Юкенна неожиданно ухмыльнулся. — Это в Загорье нужен луженый желудок. Кочевники — они и есть кочевники. Если ты хоть крошку в миске оставил, значит, не уважаешь того, кто тебя угощал. Или еду тебе подали невкусную. Словом, в том или другом случае ты навлек позор на голову хозяина дома. Кобра, ты не представляешь, чего и сколько мне пришлось съесть за годы моего посольства в Загорье.
— Представляю, — вздохнул Хакарай, — и завидую.
— Не завидуй, — отпарировал Юкенна. — Для того чтоб возглавлять посольство в Загорье, ты слишком склонен к полноте. Ты бы там за год превратился в шарик с глазками.
— Это лучше, чем голодать в приемные дни до вечера, — снова вздохнул Хакарай. — В лучшем случае король угостит какими-нибудь сладостями или подсоленными орешками. Я не знаю, что ты ел в Загорье, но я знаю, что, когда мое посольство окончится и я вернусь домой, я в жизни больше не притронусь к орехам! И к сладостям тоже!
— А что тебе мешает последовать моему примеру? — удивился Юкенна. — Ты что, пословицу забыл?
— Какую? — В этот момент распахнулась дверь, и все тот же охранник, что недавно растирал Юкенне ноги, внес в комнату небольшой поднос.
— Идешь на день — хлеба бери на неделю, собираешься во дворец — наедайся на месяц вперед, — хладнокровно сообщил Юкенна и принял поднос из рук охранника. — Спасибо, дружище.
— Что это? — сдержанно удивился Хакарай: он не только никогда не ел ничего подобного, но даже и не видел никогда.
На подносе стояли две миски — одна с горячим супом из водорослей на мясном отваре, другая с кашей из дробленого зерна и большим куском мяса. Пища отнюдь не изысканная. Такое едят состоятельные крестьяне, неплохо зарабатывающие грузчики, ярмарочные борцы — словом, все те, чье ремесло требует изрядной затраты сил, а заработок позволяет эти силы поддерживать. Но никак уж не вельможи, не послы при дворе чьего-нибудь величества!
— Еда, — хладнокровно ответил Юкенна, заедая суп лепешкой. — Я попросил твоего стражника принести мне то, чем он обычно питается сам. Конечно, тебя кормят вкуснее, но он на твоем рационе давно бы ноги протянул. Кстати, и тебе советую — хотя бы в дни королевских приемов. Хочешь?
— Спасибо, — все так же сдержанно отозвался Хакарай, — я уже позавтракал.
— Я тоже. — Юкенна отставил пустой поднос. — Теперь только переодеться — и я готов.
Переодевание не отняло у Юкенны много времени. Хакарай позаботился об этом заранее. Покуда Юкенне полировали ногти и массировали ноги, купали его и втирали в тело целебные ароматические масла, дабы привести его в надлежащий вид, Хакарай лично выбирал для него одежду и драгоценности: родственник самого князя-короля просто не может явиться на аудиенцию, не вырядившись наилучшим образом. Значение имеет каждая мелочь: серьга с камнем неподобающего цвета или пряжка недозволенной формы может вызвать серьезный дипломатический конфликт.
Результат его трудов заставил Юкенну слегка прищуриться.
— Я бы предпочел что-нибудь попроще... ну, да и так сойдет. — Юкенна торопливо облачился в длинный кафтан. — А вот украшений многовато. Я — посол, а не невеста на выданье. Вот это — лишнее... и вот это тоже... а вот это тем более!
Он отодвинул от себя все три перстня.
— Колец я сегодня надевать не собираюсь, — почти промурлыкал он. — В другой раз — да. Но только не сегодня.
— Юкенна, — запротестовал Хакарай, — так нельзя. Так не принято. По последней моде человек твоего ранга просто обязан носить кольца. Ты будешь похож на провинциала.
— Хоть на макаку облезлую, — отрезал Юкенна. — Никаких колец. Не шипи, Кобра. Это тебе нельзя, а мне можно. За мной так прочно закрепилась слава шута, что это сочтут еще одной моей выходкой. Только и всего.
— Будем надеяться, — только и сказал Хакарай, выходя из комнаты вслед за Юкенной.
Хакарай прекрасно понимал, что неспроста Юкенна отказался от колец. Но выспросить у друга детства, что тот задумал, он не успел, а позже ему не представилось возможности: в паланкине не особенно и побеседуешь. То есть поговорить, конечно, можно... но только о том, что обязано достигнуть посторонних ушей. Поэтому Хакарай смирил свое любопытство до поры до времени и заговорил о том, чего на самом деле никогда не происходило, — как они с Юкенной и условились.
— Ты не боялся, что разбойники тебя убьют? — негромко спросил он, как бы продолжая прерванную беседу. Этот тон и голос был им отработан за годы дипломатической службы до безупречности. Чуть тише — и его никто не услышит. Чуть громче — и тем, кто подслушивает его, не придется напрягать слух, а подобная неосторожность всяко подозрительна.
— Было дело, — в тон ему очень доверительно признался Юкенна. — Особенно когда они сообразили, что я и есть тот пропавший посол, которого всюду ищут.
Паланкин колыхался в прежнем ритме. Ни один из носильщиков не вздрогнул, не замедлил шаг, не сбился невольно с ноги. Но Юкенна и Хакарай не сомневались: их слова услышаны.
— Надо же, до чего неудачно получилось, — вздохнул Юкенна. — Господин Главный министр хотел оказать мне особый почет, а взамен я едва с жизнью не расстался. Ведь обычно встречами иноземцев ведает господин Дайритэн. Если бы он выехал меня встречать, никто бы меня не похитил.
— Это верно, — глубокомысленно подметил Хакарай. — Похитить иноземного посла — дело невыгодное и опасное, а вот похитить человека из свиты министра — затея неглупая. Кого попало министры в своей свите не держат, значит, можно рассчитывать на богатый выкуп. И на то, что министр, опасаясь огласки, предпочтет это дело замять. Искать виновников он, конечно, будет... только они успеют далеко уйти еще до начала поисков.
Юкенна с трудом удержался от смеха: Кобра-Хакарай излагал соображения несуществующих разбойников с таким знанием дела и воодушевлением, словно собирался отныне зарабатывать на жизнь, похищая людей из свиты здешних министров.
Поскольку все, что должно быть сказано в расчете на подслушивание, и было сказано, дальнейшая беседа приняла исключительно светский характер. Юкенна живописал красоты природы Загорья — впрочем, вполне искренне, — а Хакарай ответствовал в том смысле, что восхитительные ландшафты — это, конечно, хорошо, но захолустье есть захолустье, а по сравнению со столицей любая другая местность, даже сколь угодно красивая, и является таковым. Зато столичная утонченность всенепременно порадует его высочество Юкенну, и уж особенно ему понравится дворец короля Югиты. Это... это нечто несравненное! Юкенна покладисто соглашался, что он и сам ждет не дождется возможности узреть королевский дворец, — и опять-таки не очень лгал при этом. Ему и в самом деле было любопытно посмотреть, какой дворец выстроил себе король, вступивший на престол в пятнадцать лет, после того, как снес до основания ненавистный дворец своего полубезумного отца. Юкенна слышал, что ни один камешек, ни одна щепочка из прежнего дворца не пропала даром: что-то было использовано для починки сторожевых башен, что-то — для укрепления главной дворцовой стены. Золото и серебро в первый же день царствования Югиты отправилось
