— А почему ты думал, что мне что-то грозит? — поразился Байхин.
— Тебя не удивило, что у городских ворот ни души, сами ворота заперты, а стражники на стене мечут «двойную шестерку»? Нет? А ты вон туда посмотри. — И Хэсситай указал рукой на белоснежный флаг с черной слезой. — Ты ведь сам говорил: смертная тоска — штука заразная. В городе эпидемия, Байхин.
Стучать в ворота пришлось довольно долго. Очевидно, стражники не могли поверить, что кто-то по доброй воле решился войти в город, и принимали настойчивый стук за дальний отзвук небольшого горного обвала. Выведенный из терпения Байхин собирался было заорать погромче, но Хэсситай отчего-то отсоветовал. Когда Байхин уже отлягал обе пятки, а Хэсситай проколотил придорожным булыжником небольшую вмятину в чугунной оковке ворот, по ту сторону послышался долгожданный грохот засова.
Молодые стражники, встретившие путников за воротами, являли собой печальное зрелище. Смертная тоска не миновала их и не помиловала. Постнолицые, пустоглазые и недвижные, словно покинутые ветром флюгера... у Байхина стеснилось в груди при виде этих парней, еще недавно наверняка шумливых и хамоватых, а ныне благопристойно безвольных. И только при взгляде на их командира, дородного, зычного и щеголеватого, как полковой барабан, у Байхина немного полегчало на душе.
— Кто такие? — поинтересовался он, недоверчиво оглядывая вновь прибывших. Голос его звучал властно и нетерпеливо. То ли болезнь пощадила бывшего вояку, то ли у него хватило силы духа справиться с ней, но покорностью он не отличался.
— Купцы, — сообщил Хэсситай прежде, чем Байхин успел встрять в разговор.
Командир стражников вновь придирчиво воззрился на обоих киэн. Хэсситай выдержал его взгляд с неколебимой твердостью, даже не смигнув. Байхин изо всех сил постарался сдержать охватившее его изумление.
— Ну-ну, — пробормотал командир с нарождающимся интересом, помолчал немного и обернулся к своим подчиненным. — Ступайте обратно.
Получив приказ, стражники задвигались, лица их приобрели некоторую осмысленность. Распоряжение было явно не из обычных — и все же стражники подчинились ему без единого слова. С нерассуждающей покорностью тряпичных кукол четыре стражника вернулись на гребень городской стены, заняли свои прежние места и взялись за прерванную игру. Они метали кости и фишки с таким скрупулезным бесстрастием, с каким, должно быть, в иные времена маршировали на плацу во время строевых учений. Ни азартных восклицаний, ни малейшего проблеска интереса в глазах, ни даже служебного рвения... несмотря на жару, мороз по коже драл от этого зрелища.
Командир вперился в них с тоскливым безнадежным бешенством во взгляде. Казалось, в глубине души он вопреки всякой очевидности надеется, что один из этих парней встанет, с нехорошей ухмылочкой подойдет и двинет начальство по морде. Похоже, его умонастроение передалось Байхину, и тот уставился на играющих стражников, мысленно заклиная всех известных ему Богов откликнуться на невысказанное пожелание командира. Однако чуда не произошло. Командир устало отвел глаза от городской стены, беззвучно выругался и вновь обернулся к путникам.
— Купцы, говорите? — переспросил он, глядя почему-то не на Хэсситая, а на Байхина.
— Купцы, — с выразительной усмешкой подтвердил Хэсситай. — И товар у нас для здешних мест редкостный.
— Что правда, то правда, — с непонятной для Байхина интонацией произнес командир. — Вот что, купцы... ступайте вдоль стены до базарной площади, за мясным рядом сверните направо и идите до третьего перекрестка.
— А что там? — осторожно поинтересовался Байхин.
— Городская больница, — ответил командир стражи. — Там ваш товар с превеликой охотой возьмут... верно, господа купцы?
И, помедлив немного, соединил сжатые кулаки на уровне груди и надломился в поклоне.
Байхин даже малость опешил. Воины подобным образом приветствуют только воинов... а в эту минуту ничто — Байхин был голову готов прозакладывать — не могло подсказать командиру стражников, кем был Хэсситай до того, как принялся увеселять народ на площадях. Воинский поклон, да еще с опущенным долу взглядом — такую честь оказывают лишь величайшим воителям из величайших, уходящим на тяжкую битву. Неужто командир стражников каким-то непостижимым чутьем угадал в Хэсситае бывшего воина? Да, но отправил он мнимых купцов никак не в казармы, а в городскую больницу... есть от чего помутиться в рассудке!
— Благодарствуем за совет, — негромко ответил Хэсситай и глубоко, неспешно поклонился.
— Надеюсь, вы за свой товар не слишком дорого берете? — с внезапной озабоченностью спросил стражник.
— С меня скорей продешевить станется, — ответил Хэсситай, блеснув зубами в мгновенной улыбке.
Они-то с командиром явно поняли друг друга. Зато Байхин хотя старался уразуметь, что произошло между этими двоими, с таким тщанием, что мир вокруг него вскоре приобрел неприятную предобморочную отчетливость, — но так ничего и не понял. Возможно, он бы еще долго стоял и таращился на загадочного стражника, но тут Хэсситай решительно повлек его за собой, и Байхину волей-неволей пришлось оставить свои размышления.
— Почему ты назвался купцом? — полюбопытствовал он, следуя за Хэсситаем вдоль стены мимо зарослей пыльного ободранного жасмина.
— Потому что киэн в этой стране под запретом, — понизив голос, объяснил Хэсситай. — А купец — ремесло не хуже всякого другого.
— Похоже, тот стражник твоим словам не особо и поверил, — ухмыльнулся Байхин.
— Совсем не поверил, — кивнул Хэсситай. — Раз уж он отправил нас в больницу...
— А при чем тут больница? — удивился Байхин.
— При том, что он сразу сообразил, кто мы такие, — неохотно ответил Хэсситай. — Крепко я оплошал, ничего не скажешь.
— При чем тут ты? Он ведь на меня смотрел...
— Именно что на тебя, — вздохнул Хэсситай. — Вот, полюбуйся. — Он вынул из привесного кошеля маленькое зеркальце и протянул его Байхину.
Байхин с любопытством заглянул в зеркальце, но ничего особенного там не узрел. Физиономия как физиономия. Худощавая, загорелая... на лбу широкая полоса чуть посветлей остальной кожи — след от головной повязки... на правой щеке небольшая царапина... нет, решительно непонятно.
Завидев, с каким недоумением Байхин смотрится в зеркало, Хэсситай снова вздохнул и согнутым пальцем ткнул ученика в лоб.
— Те купцы, что побогаче, головных повязок не носят, — пояснил он, — а те, что победней, — не снимают. Да и вообще снимать повязку со знаком ремесла и сословия ни одному человеку нужды нет. Разве только такому, чье ремесло следует скрывать. Мой загар куда постарше моего нынешнего ремесла... и незаметно, надел я повязку или снял. А ты по площадям загорел даже и под слоем краски. Повязку снял, а след у тебя на лбу остался. У тебя в самом прямом смысле на лице написано, кто ты есть такой. Ну да оно и к лучшему вышло.
— А этот стражник... как думаешь — он нас не выдаст?
— Никогда, — уверенно возразил Хэсситай. — Раз уж он нас в воротах не взял... нет.
— Но если здесь киэн запрещены... выходит, он и сам многим рискует? — сообразил Байхин.
— Больше, чем ты полагаешь. Он нашей храбрости отдал должное... но он и сам очень храбрый человек. Не всякий бы на его месте осмелился.
И снова Хэсситай вроде бы и ответил на заданный вопрос — а все равно ничего не понятно.
— Но почему? — взмолился Байхин. — Разве такое уж преступление — пустить в город двоих комедиантов? И почему наше ремесло здесь запрещено?
— После, — покачал головой Хэсситай. — После расскажу. Вон смотри — до базарной площади уже рукой подать. Не на рынке же такие разговоры вести. Вот погоди, отработаем свое в больнице, я тебе все и расскажу. На этот раз действительно все. Без недомолвок и отговорок.
