Сандерсон вежливо улыбнулся.
– Полагаю, будет весьма мудро продолжить это слушание, когда атмосфера немного разрядится.
Тот же самый мужчина, что обращался к судье ранее, снова оказался у него над ухом. Последовал быстрый обмен репликами, затем судья обратился к Сандерсону.
– Вы попали в самую точку, – сказал он. – Однако эти люди вели себя столь вызывающе – им следует уважать наши законы.
Лицо Сандерсона помрачнело.
– Что ж, ваша честь, если дело непременно должно слушаться сегодня, мне придется попросить вас сделать перерыв, пока я не свяжусь с Адольфо Кинонесом. – Он кивнул. – Разумеется, я должен буду его разбудить. Мне придется вытащить сеньора Кинонеса из постели, однако в настоящий момент я не чувствую себя достаточно компетентным, чтобы и дальше действовать как адвокат.
Последовало еще одно торопливое совещание у судейского стола. Я отчетливо видел, что фамилия Кинонеса произвела на суд определенное впечатление. Кинонес был адвокатом «Ньюс», бывшим сенатором и одним из наиболее выдающихся людей на острове. Мы нервно наблюдали, как совещание заканчивается. Наконец судья поднял взгляд и велел нам встать.
– Вы будете отпущены под залог, – объявил он. – Или можете подождать в тюрьме – как вам будет угодно. – И судья чиркнул что-то на листке бумаги.
– Роберт Сала, – произнес он затем. Сала поднял взгляд. – Вы обвиняетесь в публичном пьянстве, нарушении общественного порядка и сопротивлении аресту. Сумма залога – одна тысяча долларов.
Сала что-то проворчал и отвернулся.
– Аддисон Йемон, – продолжил судья. – Вы обвиняетесь в публичном пьянстве, нарушении общественного порядка и сопротивлении аресту. Сумма залога – одна тысяча долларов.
Йемон ничего не сказал.
– Пол Кемп, – закончил судья. – Вы обвиняетесь в публичном пьянстве, нарушении общественного порядка и сопротивлении аресту. Сумма залога – триста долларов.
Шок от последней фразы был не меньше, чем от всего, что произошло за ночь. Я чувствовал себя так, будто совершил какое-то предательство. Мне казалось, я сопротивлялся вполне достойно – или так вышло из-за моих воплей? Не потому ли судья проявил ко мне снисхождение, что знал, как меня били ногами? Я все еще это обмозговывал, когда нас вывели из зала суда в коридор.
– И что теперь? – спросил Йемон. – Справится Сандерсон с таким залогом?
– Не беспокойся, – ответил я. – Справится. – Сказав это, я почувствовал себя последним кретином. Свой залог я в крайнем случае мог покрыть из собственного кармана. И знал, что кое-кто возьмет на себя залог Сады, но с Йемоном была совсем другая история. Никто не собирался заботиться о том, чтобы в понедельник Йемон вышел на работу. Чем больше я об этом думал, тем сильней убеждался, что через несколько минут нас двоих освободят, а он вернется обратно в камеру, ибо на всем острове не было никого, кто имел бы за душой тысячу долларов и хоть малейший интерес в том, чтобы избавить Йемона от тюрьмы.
Вдруг появился Моберг в сопровождении Сандерсона и того мужчины, что совещался с судьей. Подойдя к нам, Моберг пьяно рассмеялся.
– Я думал, они вас убить намылились, – сказал он.
– Они почти что и убили, – отозвался я. – А что с этим залогом? Можем мы столько денег достать?
Моберг снова рассмеялся.
– Все уже заплачено. Сегарра велел мне выписать чек. – Тут он понизил голос. – Правда, он сказал оплатить штрафы, если не больше сотни долларов выйдет. Ему повезло – никаких штрафов нет.
– Ты хочешь сказать, мы свободны? – спросил Сала.
Моберг ухмыльнулся.
– Конечно. Я уже за вас расписался.
– За меня тоже? – спросил Йемон.
– Естественно, – ответил Моберг. – Дело сделано – вы все свободны.
Когда мы направились к двери, Сандерсон обменялся рукопожатием со своим собеседником и поспешил следом. Был уже почти рассвет, и небо светилось светло-серым. Не считая нескольких человек у полицейского участка, улицы были пусты и спокойны. Несколько больших грузовых судов стояли на якоре в заливе, дожидаясь утра и буксиров, которые потянут их в гавань.
К тому времени, как мы выбрались на улицу, я успел заметить первые лучи солнца, холодный розовый румянец на восточном горизонте. Оттого, что всю ночь я провел в камере и зале суда, это утро показалось мне одним из самых красивых в жизни. Была в нем ясность и безмятежность прохладного карибского рассвета – после ночи в вонючей и грязной тюрьме. Я взглянул на корабли, затем на море – и ощутил безумную жажду свободы, желание иметь весь день в своем распоряжении.
Тут я понял, что большую часть дня все равно просплю, – и возбуждение исчезло. Сандерсон согласился подбросить нас до квартиры, и мы попрощались с Мобергом, который собрался поискать свою машину. Он забыл, где ее оставил, но уверял, что это не проблема.
– Я ее нюхом чую, – утверждал он. – Причем за много кварталов. – И он зашаркал по улице – маленькая фигурка в грязно-сером костюме в поисках своей развалюхи.
Позднее Сандерсон рассказал, что Моберг вначале позвонил Лоттерману, которого не было дома, затем Кинонесу, который улетел в Майами. Дальше он позвонил Сегарре, который подумал, что будут малые штрафы, и велел ему выписать за них чек. Сандерсон был у Сегарры и, когда позвонил Моберг, как раз собрался уезжать. Тогда по пути домой он остановился у здания суда.
– Чертовски славно, что ты подъехал, – сказал я. – Если бы не ты, нас бы обратно в эту поганую тюрьму запихнули.