Пять лет мне не требовалась машина – со времен того старенького «ситроена», который я купил в Париже за двадцать пять долларов и годом позже продал за десять, исколесив на нем всю Европу. Теперь я готов был выкинуть четыре сотни за «фольксваген». Во всяком случае, это давало мне ощущение, будто я куда-то продвигаюсь – не важно, на благо или во зло.
На следующий день по пути к Сандерсону я заглянул на стоянку, где видел «фольксваген». Контора была пуста, а на стене над одним из столов висел любопытный лозунг: «Продавай – ничего не случится, пока кто-то что-нибудь не продаст».
Торговца я нашел снаружи.
– Подготовьте вон тот, – сказал я, указывая на «фольксваген». – В полдень я дам вам за него четыре сотни.
Торговец покачал головой.
– Пять сотен, – возразил он, поправляя табличку на ветровом стекле, словно я и так ее не видел.
– Бросьте, – сказал я. – Вы же знаете правило – ничего не случится, пока кто-то что-нибудь не продаст.
Торговец порядком удивился, однако лозунгу внял.
– Дело сделано, – подвел я итог и повернулся, чтобы уйти. – В полдень я вернусь и заберу его.
Он глазел мне вслед, пока я торопливо выходил на улицу.
Когда я добрался до конторы Сандерсона, Зимбургер уже был там. Одет он был в ярко-синий костюм и красную рубашку без галстука. На первый взгляд он казался восковым манекеном в витрине какого-нибудь допотопного военного магазина. После двадцати лет службы в морской пехоте Зимбургер неловко чувствовал себя в штатском.
– Чертовски мешковато, – объяснил он. – Дешевая работа, и материя ненадежная. – Тут он с энтузиазмом кивнул. – Теперь уже никто ни за чем не приглядывает. Закон джунглей, не иначе.
Сандерсон вышел из бокового кабинета. Одет он был как обычно – под губернатора Паго-Паго. На сей раз на нем был черный шелковый костюм с бабочкой.
Зимбургер же выглядел как оказавшийся вне дежурства тюремный охранник – потеющий толстопузый ветеран, который невесть как и невесть откуда наскреб пачку-другую денег.
– Отлично, – сказал он. – А теперь к делу. Этот парень – писатель? – Он указал на меня.
– Это Пол Кемп, – уточнил Сандерсон. – Вы уже видели его у меня дома.
Зимбургер кивнул.
– Да-да, знаю.
– Мистер Кемп пишет для «Нью-Йорк Таймс», – добавил Сандерсон. – Нам повезло, что мы смогли его к этому делу привлечь.
Зимбургер посмотрел на меня с каким-то новым интересом.
– Что, настоящий писатель? По-моему, от писателей одни заморочки. – Он рассмеялся. – Знавал я в морской пехоте писателей – от них одни заморочки были. Черт, да я и сам там малость пописывал. Мне шесть месяцев давали наставления по боевой подготовке писать. Ну и работенка – в жизни скучнее не бывало.
Сандерсон поудобнее развалился в кресле и закинул ноги на стол.
– Кемп поедет с вами на Вьекес, когда вам будет удобно, – сказал он. – Ему нужно осмотреть место.
– Да, черт возьми! – воскликнул Зимбургер. – Это место порядком его ошарашит – на всех Карибах нет побережья знатнее. – Он повернулся ко мне. – Оттуда можно извлечь настоящий материал. Никто и никогда не писал рассказа о Вьекесе – особенно в «Нью-Йорк Таймс».
– Звучит неплохо, – отозвался я. – Когда вы хотите отправиться?
– Что если завтра? – быстро предложил он.
– Слишком рано, – осадил его Сандерсон. – Кемп прямо сейчас занят кое-какой работенкой для «Ньюс». Почему бы не в этот уикенд?
– Годится, – ответил Зимбургер. – Значит, к четвергу я готовлю самолет. – Он взглянул на часы и встал. – Всё, отбываю, – сказал он. – Проклятье, уже почти полдень, а я еще никаких денег не сделал – даром полдня потратил. – Взглянув на меня, он отдал энергичный салют, а затем с ухмылкой поспешил к двери.
Добравшись в переполненном лифте до улицы, я поймал такси. На автостоянке меня ждал торговец. Я радушно его поприветствовал, заплатил наличными и забрал машину. Она была желтая с черным верхом, хорошими шинами и радиоприемником широкого диапазона.
Был уже почти час, и я не стал останавливаться у Эла на ленч, а поехал прямиком в газету.
Весь день я провел в полицейском участке, беседуя с человеком, который убил свою дочь.
– Почему? – спросил я у него, пока несколько полицейских наблюдали, а Сала щелкал фотоаппаратом.
Он что-то выкрикнул на испанском, и полицейские разъяснили мне, что, на его взгляд, от дочери «не было толку». Она хотела отправиться в Нью-Йорк. Ей было всего тринадцать, но ее отец утверждал, что она занималась проституцией, чтобы заработать на авиабилет.
– Ладно, – сказал я. – Мучас грасиас.
Для заметки у меня уже было достаточно, и полицейские утащили убийцу прочь. Я задумался, сколько он просидит в тюрьме до вынесения приговора. Вероятно, года два-три – учитывая, что он уже признался. «Черт побери, – подумал я, – что толку в приговоре, когда список судебных дел нескончаемый?»
