«Дженнерс». Не совсем охотно ее все же проводили к телефонной кабине, внутри которой она сняла платок и причесала свои длинные волосы. Надев пальто наизнанку, Ева вышла через служебный выход на улицу Роуз-стрит и поняла, что оторвалась от хвоста. Она всегда отрывалась от преследователей, но сегодня впервые ушла от шести человек…
– Ева!
Послышался топот бегущих ног.
Она обернулась: это был Ромер, слегка запыхавшийся, с разлохматившимися жесткими волосами. Он замедлил шаг, собрался и провёл рукой по волосам.
– Очень хорошо, – сказал он. – По-моему, красный платок – это мастерское решение. Выделиться в толпе – просто великолепно.
От досады у нее запершило в горле.
– Но как вам?..
– Успокойся. Я был рядом. Все время. Никто об этом не знал.
Он встал лицом к ней.
– Я покажу тебе, как вести наружное наблюдение вблизи. Для этого нужен дополнительный реквизит, фальшивые усы.
Он достал их из одного кармана, а из другого – твидовую кепку.
– Но, ты, Ева, делала все очень хорошо. Ты почти оторвалась от меня.
Он улыбался своей белозубой улыбкой.
– Тебе не понравился номер в «Норд Бритиш»? С «Дженнерс» получилось здорово, особенно с женским туалетом. Боюсь, что пришлось рассердить пару эдинбургских девиц. Но я понял, что там должен быть выход, иначе ты бы туда не зашла.
– Понимаю.
Ромер посмотрел на часы.
– Давай поднимемся. Я заказал обед. Тебе ведь нравятся устрицы?
Они обедали в украшенном декоративной плиткой устричном баре, который занимал часть пивного ресторана.
«Устрицы, – подумала Ева, – становятся символом наших отношений. Возможно, Лукас считает их настоящим афродизиаком, и надеется, что, съев их, я буду лучше к нему относиться».
Пока они сидели и разговаривали, Ева поймала себя на том, что она рассматривает Ромера с максимальной для себя степенью объективности, пытаясь представить, что она думала бы о нем, если бы они встретились при других обстоятельствах, не таких необычных и тревожных, если бы не случилось Колиной смерти. Конечно, в этом человеке было нечто привлекательное: его настойчивость и загадочность (он все же был кем-то вроде шпиона), и еще его редкая, полностью преображающая внешность улыбка, и эта его непоколебимая самоуверенность. Ева прислушалась к тому, что Ромер говорит. Он снова восхвалял ее, рассказывая, как все в Лайне были поражены ее преданностью делу, ее способностям.
– Ну, а для чего все это надо? – выпалила она.
– Я объясню тебе все, когда занятия закончатся, – ответил он. – Ты приедешь в Лондон и встретишься с группой, с моей командой.
– У вас своя команда? И чем она занимается?
– Я хочу передать тебе это, – сказал Ромер вместо ответа. Он достал из нагрудного кармана конверт, в котором оказалось два паспорта. Ева открыла их: все та же ее фотография с неясным взором, размытая и предельно формальная. Но имена другие: теперь она была Марджери Аллердайс и Лили Фитцрой.
– А это для чего? Я думала, что я – Ив Далтон.
Ромер объяснил: каждый, кто работал на него, кто был в его группе, получал по три имени. Это была своего рода дополнительная льгота, бонус. Эти имена можно было использовать или не использовать, в зависимости от того, как сам человек считает нужным.
– Это все равно как дополнительная пара парашютов или готовых к побегу машин, припаркованных рядом на случай, если ты почувствуешь необходимость однажды ими воспользоваться. Очень удобно, и можно сэкономить много времени, если они у тебя есть.
Ева положила оба новых паспорта в сумочку и впервые почувствовала, как легкий холодок страха пополз вверх по ее спине. Игры со слежкой в Эдинбурге – это одно, а то, чем занималась группа Ромера, – совсем другое, потенциально опасное занятие. Она защелкнула сумочку.
– Есть ли у вас право рассказать мне об этой вашей группе?
– О да. Немного. Она называется СБД. Бесцветный акроним. «Служба бухгалтерии и делопроизводства».
– Очень сухо и скучно.
– Абсолютно с тобой согласен.
И Еве вдруг подумалось, что Ромер на самом деле нравится ей – нравится склад его ума, эта его способность все предусмотреть.
Ромер заказал себе бренди. Ева больше ничего не захотела.
– Я дам тебе еще один совет, – сказал он. – Фактически, я постоянно буду давать тебе советы – подсказки – время от времени. А ты постарайся запоминать их.
Неожиданно Ромер снова перестал ей нравиться: его самодовольства, amour propre[11] иногда было чересчур много. «Я самый умный в мире, а мне приходится иметь дело с такими дураками, как вы».
– Найди себе безопасный дом. Обязательно. Где бы ты ни оказалась, на какой угодно период времени, имей безопасное убежище. Лично для себя. Не рассказывай о нем мне, не говори вообще никому. Просто место, в котором ты могла бы быть уверена, где бы тебя никто не знал, где бы ты могла спрятаться, если это потребуется.
– Первое правило Ромера. Есть еще какие-нибудь?
– Ох, полно, – ответил он, не обращая внимания на иронию в ее голосе. – Но поскольку уж мы затронули тему, я скажу тебе самое важное правило. Это просто «золотое» правило: его никогда нельзя забывать.
– И в чем же оно состоит?
– Никому не верь, – сказал Ромер без какой-либо напыщенности, но с колоссальной уверенностью и определенностью, как если бы он произнес: «Сегодня – пятница».
– Никогда никому не верь, – повторил он, достал сигарету и закурил, задумавшись так, будто ему удалось убедить самого себя в своей собственной прозорливости.
– Возможно, это единственное правило, которое тебе понадобится. Может быть, все другие правила, о которых я тебе расскажу, являются всего лишь его модификациями. Одно-единственное, «золотое» правило. Не верь никому – даже тому, кому, по-твоему, можно доверять больше всех в мире. Всегда всех подозревай. Никогда никому не доверяй.
Он улыбнулся, но на этот раз без обычной теплоты.
– И тогда все будет замечательно. Поняла?
– Да, я буду учиться этому.
Он одним глотком допил остатки бренди. За эти несколько встреч с Ромером Ева заметила, что он пил довольно много.
– Мы лучше доставим тебя назад в Лайн, – заключил он, попросив принести счет.
У двери они пожали друг другу руки. Ева сказала, что она вполне может доехать на автобусе. Ей показалось, что он смотрел на нее пристальнее, чем обычно, и девушка вспомнила, что у нее распущены волосы. «Возможно, он никогда раньше не видел меня с распущенными волосами», – подумала она.
– Да… Ева Делекторская, – сказал Ромер задумчиво, как будто мысли его были о чем-то другом. – Кто бы мог подумать?
Он протянул руку так, будто хотел похлопать ее по плечу, но потом раздумал.
– Все очень довольны. Очень.
Ромер посмотрел в полуденное небо с большими тучами, серыми, тяжелыми, пугающими.
– Война начнется уже через месяц, – сказал он тем же самым мягким голосом. – Или через два. Большая война, которая захватит всю Европу.
