– А что за человек он был, – спросил Хамид, – этот Карл-Хайнц?
– Сначала он показался мне не похожим ни на кого из тех, кого я когда-либо встречала. Потом, когда я узнала его по-настоящему, через год или около того, он медленно, но уверенно опять стал обыкновенным. Он просто стал таким же, как все.
– Я не понимаю.
– Эгоистичным, тщеславным, ленивым, беспечным, подлым… – я попыталась вспомнить побольше эпитетов. – Самодовольным, хитрым, лживым, слабым…
– Как ты можешь так говорить? Ведь он – отец Йохена.
– Подумаешь, заслуга. По большому счету, все мужчины одинаковы.
– Ты очень цинична, Руфь.
– Ничего подобного. Никакая я не циничная.
Хамид ясно дал понять, что не хочет углубляться в обсуждение этого вопроса.
– Ну так что же все-таки между вами произошло?
– А что, по-твоему, могло произойти? – сказала я, доливая вина себе в бокал. – Я по уши влюбилась в него. Полностью, фанатично, до самоуничижения влюбилась.
– Но у этого человека была жена и трое детей.
– Это случилось в тысяча девятьсот семидесятом году, Хамид. В Германии. В немецком университете. Его жене было все равно. Какое-то время я часто с ней встречалась. Она мне нравилась. Ее звали Ирмгард.
Я вспомнила Ирмгард Кляйст – высокая, как и Карл-Хайнц, с длинными, спускавшимися на грудь, крашенными хной волосами, она тщательно культивировала вокруг себя атмосферу полнейшей апатии. Казалось, она говорила: «Посмотрите на меня, я настолько расслаблена, я почти в коме – но у меня знаменитый волокита-муж, трое детей и я редактирую политическую литературу в модном издательстве левого крыла, хотя и до сих пор редко затрудняю себя, чтобы связать вместе хотя бы три слова». Позиция Ирмгард была настолько заразительна, что на какое-то время даже я попала под влияние некоторых ее манер и никому не удавалось вывести меня из эгоистичного состояния зацикленности на себе. Никому, кроме Карла-Хайнца.
– Ей было безразлично, что делал Карл-Хайнц. Его жена знала, она пребывала в абсолютной уверенности, что он никогда не покинет ее. Поэтому она и позволяла мужу маленькие шалости. Я была не первой и не последней.
– А потом появился Йохен.
– Я забеременела. Не знаю почему – возможно, однажды вечером я выпила лишнего и забыла принять таблетку. Карл-Хайнц немедленно заявил, что отведет меня на аборт к своему другу-доктору. Но я подумала: «Папа умер, мать – затворница в собственном саду, и мы с ней не видимся – мне нужен этот ребенок».
– Ты была совсем молодая.
– Так все говорили. Но я не ощущала себя молодой – я чувствовала себя взрослой, отвечающей за свои поступки. Мне казалось, что я поступаю правильно. И мне не нужно было больше никаких оправданий. Йохен родился. Теперь я понимаю, что это самое лучшее из всего, что когда-либо случалось со мной.
Я произнесла это на одном дыхании, чтобы Хамид не успел задать мне вопрос, не жалею ли я о своем решении – поскольку чувствовала, что он уже собирался сделать это. Я не хотела, чтобы он спрашивал. Мне не хотелось думать о том, сожалела я или нет.
– Итак, Йохен родился…
– Йохен родился. Карл-Хайнц был очень доволен – он всем рассказал об этом. Рассказал своим детям, что у них появился еще один братик. Мы с Йохеном жили на небольшой съемной квартире. Карл-Хайнц помогал нам. Он несколько раз в неделю ночевал у меня. Мы ездили вместе отдыхать – в Вену, Копенгаген, Берлин. Потом ему стало скучно, и он завел роман с одной из постановщиц телешоу. Как только я об этом узнала, я поняла, что все кончено. Мы с Йохеном уехали из Гамбурга, и я вернулась в Оксфорд заканчивать свою диссертацию. – Я развела руками в стороны. – Вот и все.
– Сколько ты пробыла в Германии?
– Почти четыре года. Я вернулась в январе семьдесят пятого.
– И ты не пыталась больше встретиться с этим Карлом-Хайнцем?
– Нет. Вероятно, я больше его никогда не увижу. Я не хочу с ним встречаться. Все в прошлом. Кончено.
– А вдруг Йохен захочет встретиться с ним? Что тогда?
– Я отнесусь к этому нормально.
Хамид нахмурился и призадумался. Видно было, что он старался совместить Руфь, которую он знал, с другой Руфью, которая ему только что открылась. На самом деле, я была довольна тем, как рассказала ему свою историю: она обрела законченную форму. И я поняла, что она действительно закончилась.
Хамид заплатил по счету, и мы легким шагом пошли назад по Вудсток-роуд. В воздухе парило. Хамид, в конце концов, снял свой пиджак и галстук.
– А Людгер?
– Людгер все время то появлялся, то исчезал. Он подолгу задерживался в Берлине. Вел себя ненормально – принимал наркотики, воровал мотоциклы. С ним всегда что-то случалось. Карл-Хайнц постоянно выгонял младшего брата, и тот уезжал в Берлин.
– Грустная история, – сказал Хамид. – Ты полюбила плохого человека.
– Ну, все было не так уж плохо. Он меня многому научил. Ты не поверишь, какой я приехала в Гамбург. Застенчивая, нервная, неуверенная в себе.
Хамид рассмеялся.
– Да уж, в такое трудно поверить.
– Это правда. Я уезжала оттуда совсем другим человеком. Карл-Хайнц научил меня одной важной вещи: он научил меня быть бесстрашной, не бояться ничего. И теперь, благодаря ему, я не дрожу при виде полицейских, судей, скинхедов, оксфордских профессоров, поэтов, охранников на парковках, интеллектуалов, хулиганов, зануд, сволочей, директоров школ, адвокатов, журналистов, пьяниц, политиков, священников… Кажется, в мире больше не осталось людей, которых я боюсь. Это был очень ценный урок.
– Наверное, ты права.
– Он часто говорил: «Все твои поступки должны каким-то образом способствовать развенчанию величайшего из мифов – мифа о всемогущей системе».
– Я не понимаю.
– Ну, твоя жизнь, даже в малых поступках, должна быть чем-то вроде пропагандистской акции, разоблачающей этот миф как ложь и иллюзию.
– То есть, нужно стать преступником?
– Нет… ну что ты. Некоторые, правда, становятся – очень немногие. Но в этом тоже есть смысл – подумай сам. Никто не должен бояться кого-нибудь или чего-нибудь. Миф о всемогущей системе – жульничество и вздор.
– Может, ты поедешь в Иран и расскажешь об этом шаху?
Я рассмеялась. Мы подошли к дорожке, ведущей к нашему дому на Моретон-роуд.
– Очко в твою пользу, – сказала я. – Действительно, в уютном старом Оксфорде легко быть бесстрашной.
Я обернулась к нему и подумала: «Я пьяна, я слишком много выпила, слишком много говорю».
– Спасибо, Хамид. Все было прекрасно. Мне очень понравилось. Надеюсь, тебе не было скучно?
– Нет, все было замечательно, просто восхитительно.
Он быстро наклонился и поцеловал меня в губы. Я успела почувствовать его мягкую бороду на своем лице прежде, чем оттолкнула его.
– Эй, Хамид, ты что?!
– Я задавал тебе эти вопросы не просто так, а потому, что должен тебе кое-что сказать.
– Нет, Хамид, нет, пожалуйста. Мы – друзья: ты сам сказал это.
– Я люблю тебя, Руфь.
– Не выдумывай. Иди лучше спать. Увидимся в понедельник.
