Неугомонная

– Не дотрагивайся до меня.

– Извини. Но зачем здесь Брэдли?

– Брэдли – фотограф. Он работает на нас. Ты готова? Я думаю, нам пора идти.

Они сели на поезд на вокзале Юнион стэйшн. Это было странное, почти в полном молчании, путешествие, Брэдли все время сидел напротив них. И стоило Еве только взглянуть на него, как на его лице вспыхивала улыбочка, похожая на нервный тик. Поэтому она предпочла смотреть в окно на осенние листья. Слава богу, что ехать пришлось недолго.

На вокзале в Балтиморе она без обиняков сказала Ромеру, что ей нужно выпить кофе и съесть бутерброд, поэтому Ромер попросил Брэдли идти прямо в гостиницу «Аллигани» и там ждать их. Наконец они остались вдвоем.

– Что происходит? – спросила Ева, когда они уселись в углу привокзального кафетерия, уже догадываясь, каким будет ответ. Окно запотело, и она протерла в нем кружок. За окном была почти пустынная улица, лишь несколько прохожих. Негр продавал довольно милые букетики.

– Нам нужно сфотографировать, как вы с Хардингом входите в отель и выходите из него на следующее утро.

– Понимаю… – Ева почувствовала, что ее тошнит, но решила сдержаться. – Зачем?

Ромер вздохнул и прежде, чем пожать ее руку под столом, огляделся по сторонам.

– Люди предают свою страну по трем причинам, – сказал он тихо и серьезно, предугадывая ее следующий вопрос.

– И что это за причины?

– Деньги, шантаж и месть.

Ева задумалась, не еще ли это одно правило Ромера.

– Деньги, месть и шантаж.

– Ты знаешь, что вокруг происходит, Ева. Ты понимаешь, что нужно сделать, чтобы господин Хардинг вдруг стал нам помогать.

Она знала и сейчас представляла себе госпожу Хардинг со всеми ее деньгами и маленькими сыновьями – Мэйсоном-младшим и Фарли.

– Ты все это заранее спланировал?

– Нет, что ты.

Она посмотрела на него: «лжец» – говорили ее глаза.

– Это часть работы, Ева. Ты даже не представляешь, как это может все изменить. У нас будет кто-то в офисе Гопкинса, кто-то близкий к нему. – Он сделал паузу. – Быть рядом с Гопкинсом значит быть рядом с Рузвельтом.

Она вставила себе в рот сигарету – чтобы сбить с толку любого проходящего мимо умельца читать по губам – и сказала:

– И я должна переспать с Мэйсоном Хардингом, чтобы в СИС знали, что собираются делать Рузвельт с Гопкинсом.

– Тебе вовсе не обязательно спать с ним. Нам нужны эти фотографии – это единственное свидетельство, которое нам требуется. Ты можешь выполнять эту задачу любым способом, каким тебе угодно.

Ева попыталась сдержанно рассмеяться, но это не помогло.

– «Каким тебе угодно», – хорошая фраза. Понимаю: я могу сказать ему, что у меня – месячные.

Ромер рассердился.

– Не веди себя глупо. И перестань себя накручивать. Речь идет не о твоих чувствах – а о деле, ради которого ты присоединилась к нам. – Он выпрямился. – Но если хочешь выйти из игры, просто скажи мне.

Ева ничего не ответила. Она думала о том, что ждало ее впереди: способна ли она совершить то, чего хотел от нее Ромер? Ее интересовало также, что он сам чувствовал – Ромер казался таким бесстрастным и сухим.

– А что ты будешь чувствовать при этом? – спросила она. – После всего этого.

Он ответил немедленно и прямо:

– Такова наша работа.

Ева попыталась ничем не выдать боль, охватившую ее. «Ты мог бы сказать мне так много всего, – подумала она, – и от этих слов мне, возможно, стало бы немного легче».

– Думай об этом как о работе, Ева, – продолжил Ромер уже мягче, как будто прочитав ее мысли. – Тебе, возможно, придется делать и более неприятные вещи, пока длится эта война.

Он прикрыл рот рукой.

– Мне не стоило бы говорить тебе об этом, но давление из Лондона настолько велико, просто огромно.

Затем Ромер рассказал, что у Британского центра координации имеется единственная жизненно важная задача: убедить Америку в том, что вступление в войну в Европе в ее интересах. Только это и ничего более – любой ценой заставить Америку ввязаться в драку. Он напомнил Еве, что после первой встречи Черчилля с Рузвельтом прошло уже больше трех месяцев.

– Мы получили нашу прекрасную «Атлантическую хартию», о которой так шумели повсюду, – сказал он, – и что в результате? Ничего. Ты читала, что писали в газетах еще там, дома: «Где же янки?»; «Что удерживает американцев?». Нам нужно подойти ближе. Пробраться в Белый дом. Ты должна помочь – как ты не понимаешь?

– А ты что будешь чувствовать? – Не стоило вновь задавать этот вопрос, Ева и сама знала об этом. Ромер изменился в лице, но ей хотелось причинить ему боль, чтобы до него дошло наконец, что он в действительности заставлял ее сделать. – Как ты воспримешь, что я окажусь в одной кровати с Мэйсоном Хардингом?

– Я просто хочу, чтобы мы выиграли войну, – ответил он. – Мои чувства здесь не имеют значения.

– Хорошо, – сказала Ева, почувствовав укор стыда, и тут же разозлилась на себя за это. – Я сделаю, что могу.

Она ждала в вестибюле, куда в шесть часов прибыл Мэйсон. Он поцеловал ее в щеку, и они зарегистрировались у портье как супруги Звери. Ева чувствовала его напряжение, пока они стояли у стойки портье – хотя понимала, что супружеская измена для Мэйсона Хардинга – дело обычное. В момент, когда он расписывался в журнале, Ева оглянулась: где-то, она знала, сейчас фотографировал Брэдли, а позже кто-то заплатит клерку за копию записи в журнале регистрации. Они пошли в номер, и как только исчез коридорный, Мэйсон поцеловал Еву с большим чувством, коснулся ее груди и сказал, что она самая прекрасная женщина из тех, кого он когда-либо встречал.

Они поужинали в ресторане гостиницы, хотя для ужина было еще рано, и Мэйсон большую часть времени за столом жаловался на жену, ее родственников и на свою финансовую зависимость от них. Ева обнаружила, что его стенания помогали ей: они были скучными, глупыми и эгоистичными и не позволяли ей сосредоточиться на том, что вскоре должно было произойти. От одной только мысли о предстоящем она холодела. Страну предают только по трем причинам, сказал Ромер. И Мэйсон Хардинг был готов сделать первый шаг по этой узкой, кривой дорожке.

Они оба изрядно выпили, хотя, как предположила Ева, и по разным причинам. Когда они поднялись в номер, от действия алкоголя у нее закружилась голова. Мэйсон поцеловал Еву в лифте, засунув ей в рот свой язык. В номере он позвонил и заказал пинту виски, и когда спиртное принесли, почти сразу же стал раздевать Еву. Она заставила себя улыбнуться, выпила еще немного и подумала, что, по крайней мере, Мэйсон не был уродливым и противным – он был просто добрым глупым мужчиной, решившим изменить жене. К своему удивлению, она обнаружила, что смогла отключить свои чувства. «Это – работа, – сказала она себе. – Работа, которую смогу сделать только я».

В постели Мэйсон пытался, но не смог сдержаться, и был смущен тем, что кончил так быстро, свалив все на презервативы:

– Проклятые «троянцы»!

Ева успокаивала его, говоря, что гораздо важнее просто быть вместе. Он выпил виски, и позже сделал еще одну попытку, но безуспешную.