из Буэнос-Айреса, и разослала ее всем подписчикам «Трансокеанской прессы». Она позвонила Блайтсвуду на радиостанцию университета Вашингтона – Ли и, пользуясь их устным кодом, обозначающим срочность, – «Мистер Блайтсвуд, это – мисс Далтон», – сообщила, что у нее есть интригующая история из Аргентины. Блайтсвуд сказал, что их это, возможно, заинтересует, но прежде чем передавать эту историю по всему миру, необходимо снабдить ее американскими выходными данными. Поэтому Ева послала телеграммы Джонсону в Медоввилль и Витольдскому в Франклин-Форкс, подписав их просто «Трансокеанская пресса» и добавив туда несколько ключевых предложений из стенограммы речи Рузвельта. Ева знала: они догадаются, что это – от нее. Если Джонсон или Витольдский передадут статью из «Критики» в эфир, то тогда она с чистым сердцем сможет дать статье очередные выходные данные, теперь уже независимой американской радиостанции. Таким образом, литературный вымысел продолжит свое движение от одного средства массовой информации к другому, набирая вес и значимость – чем больше выходных данных, тем больше источников, так или иначе фактически подтверждающих срочный характер материала. При этом авторство Евы Делекторской останется в тени. В конце концов на материал клюнет одна из крупных американских газет (возможно, не без помощи Ангуса Вульфа), и посольство Германии отправит статью по телеграфу в Берлин. Потом последуют опровержения, послов будут вызывать для дачи объяснений и предоставления опровергающих доказательств, а это, в свою очередь, послужит началом для другой истории или даже целой серии историй, которые «Трансокеанская пресса» будет распространять своим подписчикам по телеграфу. Размышления о перспективах собственной выдумки наполнили Еву энергией и чувством легкой гордости, она представляла себя паучком, сидящим в центре все время растущей сложной паутины инсинуаций, полуправд и выдумок. И вдруг ее словно кипятком ошпарило: вновь нахлынули неприятные воспоминания о ночи, проведенной с Мэйсоном Хардингом. А ведь Ромер постоянно повторял, что это будет грязная война, в которой все средства хороши.
Ева шла домой вдоль южной границы Центрального парка, глядя на деревья, уже начавшие покрываться желтым и оранжевым в преддверии осени, когда вдруг услышала звук шагов в том же темпе, в котором шла она. Это был один из приемов, усвоенных ею еще в Лайне. Результат получался почти такой же, как от похлопывания по плечу. Ева остановилась, чтобы поправить ремешок у туфли, и, ненароком оглянувшись, увидела в трех-четырех шагах от себя Ромера. Он внимательно всматривался в витрину ювелирного магазина, а потом внезапно развернулся и пошел в другую сторону. Немножко подождав, Ева последовала за ним по Шестой авеню, пока не увидела, что он зашел в большой гастроном. Она заняла очередь у прилавка далеко от Ромера, наблюдая, как он взял себе сэндвич и пиво, а потом сел в угол, где было много народу. Она купила себе кофе и подошла к нему.
– Привет. Можно присоединиться?
Она села и заметила:
– Ну и конспирация!
– Нам следует быть более осторожными, – сказал Ромер. – Проверять все дважды, трижды. Правду говоря, мы немного озабочены: некоторые из наших американских друзей стали слишком часто интересоваться, чем мы занимаемся. Думаю, что мы слишком разрослись – и теперь трудно игнорировать масштаб происходящего. Отсюда вывод: прилагай дополнительные усилия, чаще расставляй ловушки, смотри, чтобы не было хвоста, внимательно слушай друзей и обращай внимание на странные звуки в телефонной трубке.
– Ясно, – ответила Ева, глядя, как он вгрызается в свой огромный сэндвич. Ничего подобного по размерам она никогда не видела на Британских островах.
Ромер тщательно все прожевал, проглотил и только потом продолжил:
– Знаешь, все очень довольны Вашингтоном. Я получил массу благодарностей и должен сказать, что ты хорошо проявила себя, Ева. Очень хорошо. Не думай, что я воспринимаю это как само собой разумеющееся.
– Благодарю.
Она не могла сказать, что довольна своими достижениями.
– Золото – многообещающий юноша.
– Понятно, – сказала она и задумалась. – А он что, уже…
– Его ввели в действие вчера.
– Ага.
Ева представила себе, как кто-то раскладывает фотографии на столе перед потрясенным Мэйсоном. Она могла даже представить, как он плачет. «Интересно, что он сейчас думает обо мне?» От этой мысли Еве стало неуютно.
– А что, если он мне позвонит? – спросила она.
– Он тебе не позвонит. – Ромер замолчал ненадолго. – Мы никогда так близко не подбирались к «главному». Спасибо тебе.
– Может быть, он и не понадобится нам надолго, – непонятно почему предположила Ева, словно хотела ослабить растущее в ней чувство вины, на какое-то время сдержать охвативший ее стыд.
– С чего ты это взяла?
– «Ройбен Джонс» потоплен.
– Это, кажется, абсолютно никак не повлияло на общественное мнение, – заметил Ромер без всякого сарказма. – Похоже, американцам гораздо более интересно, как сыграет университетская команда «Нотр Дам» против армейских «Черных рыцарей».
Этого Ева понять не могла.
– Но почему? Ведь погибло сто с лишним молодых моряков, боже правый.
– Именно потопленные подводными лодками американские корабли и вовлекли Штаты в прошлую войну, – сказал Ромер и отложил две трети огромного сэндвича, признав свое поражение. – И люди до сих пор помнят об этом. – Он криво ухмыльнулся.
«Сегодня Лукас в странном расположении духа, – подумала она, – кажется, почти рассержен».
– Простые американцы не хотят участвовать в этой войне, Ева, чтобы там ни думали их президент, или Гарри Гопкинс, или Гейл Уиннат.
Он жестом показал на толпу людей в гастрономе: мужчины и женщины, дети, рабочий день закончен, все болтают, смеются, покупают огромные сэндвичи и свои газированные напитки.
– У них здесь хорошая жизнь. Они счастливы. Зачем рушить все это ради войны за три тысячи миль отсюда? А ты сама как думала бы на их месте?
Ева затруднилась с ответом.
– Ну хорошо, а что с этой картой? – спросила она, чувствуя, как ее аргументы тают. – Она хоть что- нибудь изменила? – И задумалась снова, как бы пытаясь найти убедительные доводы для себя самой. – А речь Рузвельта? Они не могут отрицать, что война становится все ближе к ним. Панама – это их задний двор.
Ева заметила, что Ромер позволил себе слегка улыбнуться в ответ на ее искренний пыл.
– Ну ладно, должен признаться, что мы весьма довольны, – сказал он. – Мы совсем не ожидали, что это так эффективно сработает, и так быстро.
Ева помедлила секунду, прежде чем задала свой вопрос, стараясь выглядеть по возможности равнодушной.
– Значит, это наша работа? Карта – наша – ты это имел в виду?
Ромер посмотрел на Еву с легким укором, как учитель на бестолковую ученицу.
– Конечно. Вот вся история: немецкий курьер разбил свою машину в Рио-де-Жанейро. Неосторожный парень. Его увезли в больницу. В его портфеле была найдена эта замечательная карта. Слишком все просто, не правда ли? Мне очень не хотелось идти этим путем, но, кажется, наши друзья «купились» полностью. – Он замолчал. – Кстати, я хочу, чтобы завтра обо всем этом было написано в «Трансокеанской прессе». Поставь повсюду источник – правительство Соединенных Штатов, Вашингтон, округ Колумбия.
Ева поискала в сумочке блокнот и карандаш, после чего записала все, что перечислил Ромер: пять новых государств на южно-американском континенте, согласно секретной карте, оказавшейся у Рузвельта. В Аргентину, по этой карте, должны войти Уругвай с Парагваем и половина Боливии. К Чили отойдут вторая половина Боливии и Перу полностью. Из Колумбии, Венесуэлы и Эквадора будет образована «Новая Испания», и, что особо возмутило Рузвельта, Гитлер собрался включить туда зону Панамского канала.
