– Ио, парни! Лишний четвертак найдется? – Рядом переминался италь-янец с телячьими глазами, с рыхлым лицом. – Девушке позвонить. Вы не думайте, я вот, он показал банкноту, – за доллар куплю!
Валера сперва помотал головой, потом подумал: чего уж там. Заодно и ноги размять, пока новая толпа не набилась. Он достал из кошелька карточ-ку и пошел к телефону.
Итальянец ждал, деликатно глядя в сторону. Валера закончил набирать коды и передал ему трубку:
– Не увлекайся.
Итальянец кивнул и заворковал, свернувшись в спираль.
Валеру хлопнули по плечу: давешний татуированный задохлик.
– Брат, я следующий, ладно? Вот, возьми. – Он протянул десять долла-ров. – Бери, кому говорят!
Они оперлись на решетку, стали ждать. Задохлик оказался хорошим компаньоном, с ним комфортно было молчать.
Итальянец ворковал долго, зацикленно, повторяя однообразную панто-миму с рукой и бровями. Иногда умоляюще косился. Валера кивал: говори уж. Эйфория улетучилась, в душе медленно оживало раздражение. Он ог-ляделся, поискал красную бандану соседа. Тот уже успел переползти к Принцу, и они вели оживленную беседу, точнее, говорил большей частью сосед, снова сделавшись до жути похож на ящера, а Принц кивал и покачи-вал ботинком в совершенном расслаблении, только глаза шмыгали. Красав- чик, королевская грация! Валера вдруг ощутил беспричинную ненависть к этой долговязой хрупкости, к ладной одежде. Ему бы еще очки без оправы да рожу побелей был бы вылитый хлющик. Тоже, небось, ножкой болта-ет, сучок, когда чужих жен успокаивает! Валера сжал зубы, в ушах заработали красные молотки. История с Наташкой всколыхнулась, как ледяное болото; клекотали фрагменты нестерпимых диалогов, мир замутился, оста-лись только два черных огня это Ящер, оказывается, смотрел на него очень внимательно, сдвинув бандану набекрень…
Итальянец повесил трубку. Валера встряхнулся, подошел к телефону, ввел код для задохлика. Тот говорил сперва хмуро, держал деловой тон, за-тем набрал второй номер и тоже заворковал.
валера ждал, теребил карточку. приседал, разгоняя вязкий Масс!аас. по клетке гуляли медленные волны. Ящер вернулся на старое место и, судя по всему, задремал. О чем они, интересно, говорили? Принц уже не казался грациозным наследником короны: ухмылялся, как потерявшийся ребенок, пальцы барабанили по острому колену. Его вид больше не раздражал, крас-ные молотки унялись. В груди журчала романтическая грусть. Валера слу-шал, как задохлик прощается с подругой, и думал, что это, наверное, за- висть. В звонках из заточения есть сермяжная правда, следование искон-ным ролям: мужик картинно страдает, наломав дров, а баба утешает и бра-нит, обеспечивая столь необходимую любой драме аудиторию.
А, собственно, почему бы нет?
Стиснув горячую трубку, Валера нажимал кнопки. Палец работал, как чу-жой. Телефону было все равно, он еще не такое слышал: сверкали отполиро-ванные цифры, ноль ярче других. Что у них у них сейчас, семь утра? Длин-ные гудки текли по проводу, выскальзывали из клетки, неслись на восток, последовательно ныряя в немыслимые, один гуще другого, клубки медного спагетти; мудрый краб ходил по трансатлантическому кабелю, слушая свист гигабайтов; щелкал старый мытищинский коммутатор, уже много раз переб-расывавший заморские звонки по привычному адресу; в прихожей на зерка-ле дрожал солнечный блик, гуляла пыль по лучу, – и на полочке, на желтой кружевной салфетке, оживал безотказный вэфовский аппарат.
Невыносимо. Что я ей скажу? Восьмой гудок. Не может же она так креп-ко спать? Девятый, десятый… Ха, спать! как бы не так! Ее нет дома, понял? Все очень просто: прощаются, голубки!
Шваркнув трубкой, Валера прошелся по клетке, перешагивая спящие ноги, шлепая воображаемым хвостом. Ладно, пустое, обрезки ситуации… Забыли, смотрим в будущее, все на мази.
Ящер наблюдал за ним, лениво массируя ребра крокодильей рукой. Чер-тов зверинец! Валера хрустнул пальцами, подошел, сел рядом на корточки.
– Ну, а что насчет любви? Вы про демонов говорили. А можно служить не демону, а человеку?
Женщине, например? Ящер задействовал глаза. Вы что же, женаты?
– Почему непременно… – Валера смутился. Царапнуло странное чувство, словно догадка: Наташку не следует вмешивать в разговор. – Я не про себя, а просто… Бывают, скажем, матери-одиночки, для них самое важное – ребенок.
Можно, конечно. Взгляд Ящера потух, в голосе скрипнула скука. Демон не всегда впрямую управляет. Тут тоже цепочки выстраиваются:
один человек служит другому, другой третьему. Но последний всегда слу-жит непосредственно процессу… В случае с матерью, кстати, еще вопрос, кто кому служит. Женщина отдается демону материнства, ребенок для нее лишь идол, объект ритуального поклонения, причем объект универсаль-ный, индивидуальные характеристики несущественны.
– Хм… А сам ребенок?
Ну, ребенок еще не созрел. Еще не выбрал судьбу. Впоследствии, что-бы уйти от роли идола, ему придется присягнуть кому-нибудь достаточно сильному. Либо дождаться, когда мать, э-ээ… сменит хозяина.
Коридор заполнился шумом: к двери шла студенистая хозяйка, за ней гуськом – свежая партия в наручниках. Люди засуетились, заерзали по лавкам, выбирая хорошие места.
Если колбасу смазать майонезом и горчицей вполне съедобно. А напи-ток просто удивительный, фруктовый компот, что ли? Хоть добавки проси! Валера ссыпал крошки из пакета на ладонь, слизнул без остатка. Старая студенческая истина: недостаток сна компенсируют калориями. А поспать толком не вышло.
Ползучее время давно перевалило в среду, население клетки несколько раз менялось, знакомые лица ушли – и Принц, и Ящер, и засидевшийся за-дохлик с татуировками, фамилию которого, как оказалось, выкликали и раньше, пока он спал. Вокруг возились новые фигуры: молчаливые, одина-ковые, словно сгустившиеся из №acdaac. Кто дремал, кто болтал. Двое отжи-мались, как машины – попеременно, очевидно, на спор. Из-под лавки выб-рался заспанный негр, его футболка и волосы были увешаны пылью, дви-жения напоминали собачьи. Усевшись на унитаз, он натужно булькнул-завоняло так отвратительно, что клетка охнула. Один из отжимавшихся по-дошел и без лишних слов треснул его по морде – не крепко, в самый раз. Негр – тоже молча – натянул штаны и улез опять под лавку.
Валера смотрел на происходящее через зеленоватое стекло, ему было уже на все плевать. Усталость звенела, черная дрема порхала над головой, иногда задевая крылом эти касания вызывали сладкую щекотку, как на качелях. Он закрыл глаза и попробовал медитировать; №acdaac обнимал невраждебно, словно знакомясь: смотрел безглазо, дышал хлоркой, иногда лязгал железом – в ответ начинали бурлить голоса. Голоса…
Валера очнулся, протер глаза: люди вокруг суетились, у двери выстроилась очередь. Толстуха выкликала имена. Точнее, одно имя, снова и снова. Он не сразу узнал в возмутительно исковерканном трехсложии свою фамилию.
Беседа с безликим адвокатом, живущим, как жук, в узком окошке; ожи-дание в громадном сводчатом зале суда, когда в окна грянуло забытое солн-це, и сразу вспомнилось, какое это счастье; грозные, как на гравюре, брыли судьи; казенная скороговорка секретаря, огласившего божественно мягкий, так что даже возникла мгновенная эйфория, приговор (засчитать предварительную отсидку за наказание); обретение отнятых ключей и прочего кар-манного добра, – вся процедура не заняла и двух часов.
Валера стоял на ступенях, спиной к массивным створкам бегемотьего ануса. Последние волокна №acdaac трепал холодный ветер, глаза резал дневной свет, и слово «свобода» играло радугой свежих смыслов на нике-лированных выступах ноября.
Он повел плечами, впитывая мир: звуки, цвета, выхлопную копоть. Солнце запуталось в облачной вате, город поблек, словно цветовой схеме приглушили контраст и подняли насыщенность. Был пятый час вечера. По улицам рыскали хищные такси – желтые внимательные рыбы. Организм оцепенел: голода не было, даже спать толком не хотелось. Хотелось утонуть в просиженном диване, включить телевизор… Но расслабляться
