Он попытался закрыть дверь, но человек был силен и молод. Его нога все еще оставалась в щели, и плечо тоже.
— Хорошо, — сказал молодой человек. — Пусть я ничего не стою, но скажите мне только — все ли они такие, эти рецепты изготовления золота? Все ли они говорят о Благородных Принцах и Скорпионах?
— Убирайтесь, иначе я позову констебля! — крикнул Альбертус.
Но человек, сунув письмо в карман куртки, протиснулся в комнату. Он быстро огляделся и схватил теплый стеклянный тигель, в котором содержалась самая старая и самая ценная из смесей Альбертуса. Он поднял тигель над плиточным полом и взмахнул им.
— Нет, — закричал Альбертус, — нет…
— Тогда отвечай на мой вопрос, старик. Что означает в алхимии Благородный Принц?
Альбертус с ужасом смотрел на висящий в воздухе тигель. Подмастерье съежился, раскрыв рот.
— Многие философы говорили о Благородном Принце, — дрожащим голосом сказал Альбертус. — Осторожнее, умоляю вас! Это символ рождения новой жизни после жертвы, расцвет драгоценной смеси после прокаливания.
— Что такое прокаливание?
Человек поднял тигель выше, держа его за горлышко. Альбертус сказал, запинаясь:
— Все философы начинают свою работу с процесса прокаливания. Исходный материал должен быть нагрет в запечатанном сосуде со spiritus vini; прошу вас — мой тигель…
— В запечатанном сосуде.
Человек кивнул, все еще помахивая тиглем.
— Что такое исходный материал?
— Это навоз, — в отчаянье выговорил Альбертус. — Навоз, который валяется на улицах.
Незнакомец фыркнул.
— A spiritus vini?
— Винный спирт, дистиллированная жидкость, как вам угодно… Умоляю, осторожнее — этот сосуд очень ценен…
— Скажите, что такое Скорпион.
— Скорпион? Эго есть в вашем письме? Я незнаком с этим алхимическим термином.
Человек поставил тигель. Альбертус глубоко вздохнул. Пришелец еще раз просмотрел свою бумагу; потом окинул взглядом тигли Альбертуса, увидел явную бедность его жилища и одежды и спросил:
— Как долго вы пытаетесь найти философский камень?
— Всю жизнь.
Человек сказал удивленно:
— Всю жизнь! Ради этого. Ладно. Qui non intelligit aut discat aut taceat.
Он сложил листок и пошел к двери, где его терпеливо поджидала большая золотистая собака.
И вдруг все изменилось, потому что старый Альбертус побежал за ним — не для того, чтобы захлопнуть дверь и задвинуть засов, но чтобы окликнуть его с мольбой:
— Сэр. Прошу вас. Что вы сейчас сказали?
Молодой человек, уже вышедший в проулок вместе с собакой, обернулся в некотором удивлении.
— По латыни? Это просто слова из этого письма.
И он пошел дальше.
Альбертус дрожал. Он с мольбой протянул к нему свои скрюченные пальцы и позвал:
— Возможно, я смогу помочь вам с вашим письмом, в конце концов. Прошу вас. Если бы вы пожелали показать мне побольше…
Но незнакомец уже не слышал его, потому что он и его собака быстро исчезали в лабиринте переулков, которые лежали за Крукд-лейн. Альбертус в отчаянье спешил за ними, хромая, но вскоре они уже исчезли из виду. Альбертус вернулся в дом, где дал затрещину мальчишке, подошедшему к двери поглазеть, и сердито велел ему вернуться к мехам. Потом заходил взад-вперед, бормоча:
— «Qui non intelligit aut discat aut taceat…»
Этот незваный гость процитировал девиз — слова, которые были все равно что подпись, и не кого иного, как доктора Джона Ди, великого астролога, ученого и мага, которого уважали европейские монархи и который вызывал ангелов по своему велению, но который закончил жизнь в нужде, не найдя, как обещал, философский камень, и был вынужден продавать свои книги и вещи, чтобы не умереть с голоду.
— Хотя этот человек процитировал мне девиз Джона Ди, он, кажется, не понимает, чем владеет! — прошептал взволнованно Альбертус своему другу Годвину Филипсу, торговцу мануфактурой, с которым столкнулся немного позже в тот же день среди суматохи Уэст-Чипа. — В его письме я даже увидел знак доктора Ди — знак солнца. Этот дурень скорее всего продаст письмо за пару монет, тогда как мог бы найти там тайну философского камня.
Филипс разделял одержимость Альбертуса алхимией если не на деле, то хотя бы теоретически. Сейчас они шли вместе вдоль Уэст-Чипа, дыша свежим утренним воздухом, слушая перебранку уличных торговцев и занятых покупками хозяек.
— Он позволил мне увидеть только первое предложение, — продолжал Альбертус. — И кажется, он не понял ни одного слова из письма. Но он задавал мне вопросы, и я смог догадаться о его содержании. Ах, какая потеря, какая потеря…
У перекрестка им пришлось остановиться, потому что толпа вокруг стала очень плотной. Филипс сочувственно покачал головой.
— Как вы думаете, кому предназначалось это письмо?
Вдруг в голове у Альбертуса мелькнула мысль, что он поступил бы разумней, если бы промолчал относительно посещения незнакомца, но он быстро отбросил сомнения. Его старый друг Филипс был так же надежен, как и все, кого он знал. Он и не мог быть другим, потому что кроткий старый торговец мануфактурой был тайным католиком и понимал, что должен быть молчаливым. Поэтому Альбертус придвинулся к нему ближе и признался:
— Оно адресовано Ариелю, ангелу, в которого Ди больше всего верил. «Ариелю я дам дар золота…»
Он осекся, потому что кто-то толкнул его и чуть не упал на него. В такой шумной толпе было невозможно поговорить как следует. Поэтому друзья простились, договорившись скоро встретиться. Годвин Филипс пошел в свою лавку, находящуюся неподалеку, а Альбертус поспешил домой со своими свертками — сурьмой, мышьяком и красной серой, которые купил для опытов. Мальчишка, как ни странно, еще не ложился.
Но Альбертус не мог сосредоточиться на работе. Он отослал мальчишку домой и снова встал на колени, не молиться, как следовало бы, но думая с тоской о письме незнакомца. Потом он надел старый плащ и шляпу и проверил содержимое кошелька. Там было несколько монет, которые он уронил, потом поднял, — волнение сделало его неловким.
У старого Альбертуса, страдающего ревматизмом, была тайна, о которой он стыдился рассказать кому бы то ни было. Он мечтал о том, что философский камень принесет ему не только золото, но также и эликсир, который вернет ему здоровье, и он избавится от стариковских морщин, как змея от старой кожи. Втайне он жаждал снова вкушать плотские наслаждения далекой молодости; но он никому не мог сказать о своих желаниях, потому что мастеру полагается быть чистым в мыслях, словах и делах. Альбертус очень старался, но часто грезил о мягкой коже и пышных грудях молодых девушек…
Он вышел из дома, старательно заперев дверь на все засовы. Потом быстро пошел по улице Святого Михаила, свернул за угол у церкви Всех Святых и красильных мастерских; прошел по узкому переулку туда, где по ночам кипела работа. Он постучал в крепкую дверь и лихорадочно задрожал, когда его впустили.
Увидев Альбертуса, девушки засмеялись и сперва попросили показать серебро. Но они были добры. Он бывал там много раз. Его провели по коридору в маленькую комнату, где усадили на стул; и там одна из них, стройная девушка с волосами цвета воронова крыла и бледным лицом, присела легко на его костлявое колено и спросила:
— Ты опять пришел подсматривать, старик?
В стене была дырка, через которую он и другие старики вроде него могли видеть, как молодые
