открылась, на этот раз там стоял сам приходской псаломщик, Томас Крэбтри.
Вид у него был раздраженный и взволнованный.
— Ну, Варринер? Что вам нужно?
— Мне нужно, чтобы вы поискали в своих записях, — сказал Нед, — подробности смерти серебряных дел мастера Тобиаса Джебба. Умершего от чумы.
В прошлом Крэбтри был платным осведомителем Нортхэмптона. Нед знал, что он старается сохранить это в тайне. Псаломщик вспыхнул:
— Я не могу. У меня гости. Возможно, если вы придете утром…
Нед сказал спокойно:
— Нет, сейчас. Если только вы не хотите, чтобы в приходе узнали, как вы получали деньги от Нортхэмптона.
С крайней неохотой Крэбтри пригласил Неда в коридор и удалился с лицом мрачным и раздраженным. Вскоре он вернулся с тяжелой книгой записей, положил ее на стол и начал перелистывать. Он посмотрел на Неда; выражение его лица представляло собой смесь возмущения и торжества.
— Как его звали? Джебб? Здесь ничего не записано.
— Но он умер от чумы. Он и его жена. Это произошло всего несколько дней назад. Дом был заколочен и помечен крестами.
— Я вам сказал — его имени здесь нет.
— Я побывал у осмотрщика, который велел заколотить дом досками. Он признался, что вы отдали приказ о похоронах.
Крэбтрн побагровел.
— Это, должно быть, ошибка в записях. Я не помню, что там была чума.
— Хотя вы велели свезти тела в чумную яму рядом с госпиталем Святого Варфоломея? Ночью?
— Пропади вы пропадом, говорю вам, я не помню…
Нед круто повернулся и вышел в темноту. Теперь он убедился, что убийство Тобиаса Джебба и его жены было организовано кем-то, кто занимал могущественный пост; кем-то, кто мог повелевать всеми приходскими служащими.
На другой день в полдень Нед оказался безымянным участником суматохи у дома модной портнихи на Кордвейнер-стрит — оживленной улице, где лошади, покупатели и торопливые грумы боролись за место. Чисто выбритый, одетый в просторный плащ и в широкополой шляпе, Нед позвонил в боковую дверь большого дома портнихи, и его провели мимо мастерских на первом этаже, полных закройщиц и помощниц, рулонов батиста и атласа, к черной лестнице в отдельную комнату на втором этаже.
Сара Ловетт впустила Неда, потом заперла дверь.
— Значит, ты получил мою записку. Я помню, ты сказал, что тебя можно найти в «Короне».
Она была одета в простое платье из синего шелка, отороченное кремовым кружевом. Ее темные волосы были убраны в сетку; они блестели, но Нед заметил в них седые пряди.
Она села на стул перед огнем и жестом пригласила его сесть рядом.
— Мой муж узнал о нашей последней встрече.
Нед вскочил, но она жестом велела ему сесть снова.
— Все в порядке; он просто считает, что ты — один из моих многочисленных любовников. У меня есть новости для тебя, Нед, и это — единственное место, которое я смогла придумать, где за нами не станут шпионить. Мужчин сюда не пускают, только по приглашению. Грума я отослала на час — это, конечно, один из осведомителей моего мужа. У нас, наверное, есть двадцать минут, пока делают выкройку моего нового платья.
— Вы сказали, что у вас для меня есть новости.
— Есть. Конечно есть.
Она сунула руку в карман своего платья и вынула лист бумаги — но почти сразу же снова сунула его обратно.
— Твои руки, — сказала она. — Что случилось с твоими руками?
Она заметила блестящие красные шрамы.
— Ничего, — ответил он.
— Но ты не сможешь играть на лютне.
— Какое-то время не смогу. Прямо скажем — невелика потеря.
— Не могу согласиться.
Она грустно улыбнулась.
— Но все равно — это ничто по сравнению с тем, что сделал бы мой муж, узнай он, что ты здесь со мной.
Она кашлянула, прикрыв рот носовым платком, обшитым кружевом. Он подумал, что она выглядит бледной и усталой.
— Вот, держи, — она снова вынула бумагу. — Здесь имена тех, кому отправлены тутовые деревья. Взамен они присылают моему мужу золото.
Нед быстро просмотрел список. Он бывал при дворе и теперь узнал несколько имен, принадлежащих сельским джентльменам, тех, кто приезжал в Лондон, когда собирался парламент, хотя такие события в эти дни были редкими. Но ничто не связывало этих людей, насколько ему было известно. Ничто не вызывало особенных подозрений.
— У вас есть копия письма, которое посылается вместе с саженцами?
— Да, — сказала она. — Но я не поняла ни слова.
И она вынула еще один лист бумаги. Он взял его и прочел: «Когда эмблема моруса распространится по всей стране, тогда настанет время для возрождения».
Он почти ожидал увидеть это, но все же точная фраза из письма Ариелю ошеломила его. Он не сразу смог заговорить.
Она внимательно наблюдала за ним.
— Ну и как? Ты что-нибудь понял?
Он наконец поднял глаза.
— Хотел бы понять. Все ли саженцы тутовых деревьев увезли?
— Думаю, да. И я видела, как поступает золото — в качестве платы.
— Как вы думаете, принц знает об этом?
— Да, — сказала она. — Это одна из тех вещей, о которых я хотела тебе рассказать. Генрих, должно быть, знает о золоте. Мой муж запирает золото в казну принца. И принц ставит свою подпись каждый раз, когда оно поступает. Столько денег за полумертвые растения, разосланные в разгар зимы…
Нед сказал с осторожностью:
— Как вы думаете, здесь больше ничего не кроется? Все это делается ради прибыли?
— Ну да. А зачем же еще?
Она горько рассмеялась.
— Моего мужа интересуют только деньги. И, по-видимому, принц вполне доволен, что его сундуки наполняются.
— Хотел бы я знать, что думает этот садовник, Хэмфриз, насчет денег, которые приносит его мастерство.
Она немного вздрогнула.
— Кто знает? Это странный, очень странный человек. Мне кажется, он, со своей стороны, тоже прилагает усилия, чтобы узнать, куда отправляют эти деревья. Я как-то раз видела, что он смотрит на записи о том, куда отправлены саженцы, — мой муж оставил записи на столе, когда его неожиданно куда-то позвали. Хэмфриз притворился, что ищет моего мужа, но не сделал никаких попыток найти его, просто пошел куда-то торопливо.
Она снова вздрогнула.
— Что-то смущает меня в Хэмфризе, хотя я знаю, что должна быть ему благодарна. Он дает работу моему сыну. Он помогает ему почувствовать себя полезным. Он говорит ему, что ему станет лучше. Бедный Николас. Надеюсь, Стивен Хэмфриз не пробудил в моем сыне надежды на любовь отца.
