обычаев, укоренившихся в их обществе за тысячелетия. Но откровенная прививка чужих обычаев оказалась бы невыносима даже для них.
Вряд ли их приверженность к тому, чтобы все шло правильно и благопристойно, вынесла бы молебен Богине на Большой Пирамиде, или установления Ее символов в прочих кернийских храмах. (Можно было бы проверить, но мне что-то не хотелось).
А Шадрапа, сдается, и ожидал от меня чего-то подобного в начале беседы. Однако постепенно успокоился. Кернийцы не хлынут на. улицы любимого острова, смущая добрых горожан своими дикими варварскими ритуалами. Он начал постепенно соглашаться со мной, а я потихоньку повела его туда, куда надо… Но на побережье, напомнила, я ему, тоже живут атланты. И наша (моя и Шадрапы) задача – чтобы между ними, и пришлыми их соседями установились добрые отношения. А для этого очень полезно, чтобы кто-нибудь из высшего жречества Керне присутствовал (я не сказала «принял участие») на освящении храма, предназначенном для новых поселенцев прибрежного города. Лучше всего, если бы это был сам почтенный Шадрапа. Но, разумеется, если возраст и состояние здоровья не позволят ему…
Шадрапа зашел так далеко, что отказываться стало поздно. Хотя, пожалуй, он заметил, что согласился, только после того, как мы расстались. Я не испытывала угрызений совести оттого, что заманила старца в ловушку (несмотря на то, что родом не из афинян, которые, если верить Эргину возвели у себя в городе, аккурат между святилищем Девы и Холмом Бешеного, храм, посвященный наглости и бесстыдству). Не. будет ему вреда от моей ловушки, а одна лишь польза. И не увидит он ничего такого на освящении храма, что оскорбило бы его веру. Правда, большинство людей считает оскорблением само наличие чужой веры. Ничего не поделаешь.
– Это может быть ловушкой, – сказала Митилена, когда вернулась.
Те же слова, что она твердила перед встречей с горгонами.
– Что? – Ловушкой, уловкой, предлогом, – называй, как хочешь. То, что Шадрапа так легко принял твое предложение. Неужто ты полагаешь, что он явится без свиты?
– Горгоны, как ты видела, передвигаются в одиночку.
– То горгоны! Женщины! А этот даже через город протащился в сопровождении десятка служек и рабов. А когда он заявится в город Кирены, его свита увеличится в несколько раз! И под своими голубыми хламидами они наверняка будут прятать мечи.
– Тебе всюду мерещатся атлантские заговоры. Но, предположим, ты права. Многие жрецы распоряжаются отрядами храмовой охраны. Но мне еще не приходилось видеть, чтобы храмовая охрана могла сравниться в бою с настоящими испытанными воинами. Так с чего нам опасаться храмовых стражников, если мы без особого труда справились с царской гвардией?
– Никто и не говорит, что нужно опасаться. Я даже не считаю, будто они способны принести нам какой- то существенный вред. А вот детищу твоих усилий, возлюбленному храму – могут.
– Кстати, о возлюбленных детищах. Надеюсь, ты убедилась, что твои подозрения по поводу Ихет – беспочвенные?
– Не знаю. – Она была заметно раздражена. – В своем нынешнем состоянии она вряд ли способна на какие-то решительные поступки… возможно, она и впрямь не участвует в заговоре…
– Мы еще не доказали, что заговор вообще существует.
– Я это расследую, – твердо сказала Митилена. – Будь уверена.
В день освящения храма народу в городе Кирены собралось как никогда прежде. Стоило вспомнить, какой пустыней был этот берег совсем недавно! Охране, поставленной следить, чтобы не случилось драк и грабежей, бездельничать не приходилось. Состояла та охрана в основном из самофракийцев – они могли погасить драки без излишней суровости, – а возглавляли ее Лисиппа и Герион.
Из гостей больше всего прибыло на праздник людей побережья. Здесь оказались почти все союзные вожди – Некри и Зуруру, Шалмуну, перебивший множество народу (или утверждавший, будто перебил) в «сражении за Канал», и многие другие. Ради праздника мы выпустили из крепости Шиллуки, племянника Некри. Не скажу, чтобы Некри был доволен этим обстоятельством, но никак не выказывал, что рассержен. Заявился он, набросив на плечи подаренную мной львиную шкуру, не лучшим образом выделанную, и держался так, будто самолично этого льва и убил. Пусть его развлекается, сочла я, Шиллуки же, изрядно прибавивший в весе за время заключения, предпочитал отираться вблизи самофракийцев с их надраенной амуницией и короткими мечами, которыми они зачастую действовали, как дубинками, не марая лезвий кровопролитием.
Горгоны не отвергли моего приглашения. Но такого зрелища, как при ночном шествии на вырубке, любопытствующим увидеть не удалось. Их было всего четырнадцать из полусотни, трое старших жриц – все те же Мормо, Горго и Алфито, и одиннадцать младших. Из бесполой стражи – никого. Старшие жрицы красовались в торжественных одеяниях и в золотых масках. У Горго и Алфито они оказались столь же искусной работы, как уже виденная мной, но несколько отличались от маски Мормо. И в глазницы вставлены драгоценные камни другого цвета (Таавт, наверное, смог бы пояснить, что это за самоцветы, но он был далеко от меня). Младшие Горгоны были в тех же масках в виде змеиных голов, но не обнажены, как обычно, а закутаны в плащи из пестрых птичьих перьев.
Я заметила, что они у себя на Болоте вообще избегали использовать ткани – предпочитали одежду из выделанной кожи, чаще всего змеиной, мехов или перьев. Хотя во всех деревнях женщины умели прясть овечью и козью шерсть, ткать ее и окрашивать. Сдается мне, что наготу свою они прикрыли не из стыдливости, а потому что было жарко и ветрено.
Когда у врат крепости появилась одна-единственная горгона, мои люди, которыхтрудно удивить и потрясти, несколько обомлели. Легко представить, как таращились теперь горожане на целую стаю этих созданий, переливавшихся золотом, каменьями, яркими перьями. Воистину, они обратились в камни, хотя горгоны на них даже не смотрели.
Пусть жриц с Болота было менее полутора десятков, затеряться в городе они никак не могли.
Атлантов, если не считать переселенцев и почти постоянно живших в городе различных мастеров, на празднике насчитывалось еще меньше – к вящему разочарованию Митилены.
Шадрапа прибыл на одном из новых кораблей, но его не сопровождали ни пышная свита, ни вооруженная до зубов храмовая стража. С ним был еще один жрец столь же преклонных лет, как сам Шадрапа, и молодой служка или ученик.
Полагаю, старик по-прежнему страшился нас, но отвергнуть предложения не мог и решил: если его
