ждет жертвенный камень или что-нибудь подобное, пусть с ним погибнет как можно меньше людей. Если так, он достоин уважения, пусть и служил ложному божеству.
Шадрапа прибыл за день до назначенного срока и остановился не в крепости, а у одного из атлантских переселенцев, заявив, что перед празднеством хочет отдохнуть и помолиться в домовой часовне.
Митилена, разумеется, узрела в этом лишнее доказательство в пользу своих подозрений. Тем более, что бывшие кернийцы, донельзя обрадованные прибытием столь важной персоны, как верховный жрец Солнца, тучей потащились к означенному дому. Митилена тут же потребовала, чтобы я установила там наблюдателей, а Хтония с Киреной ее поддержали. Я не стала с ними спорить – слишком недосуг.
Главы гарнизонов соседствующих крепостей, сообразно своему рангу, тоже должны были прибыть на освящение храма, и они, то есть, Мелайна и Энно, приехали. А вот Анайе я, во время пребывания на Керне, посоветовала не покидать острова. Богиня знает, может, потому что Митилене удалось отчасти заразить меня подозрительностью, или я сама в душе не доверяла атлантам. Но остров нельзя было оставлять без присмотра.
Еще до рассвета пришлось отворить ворота палисада – племена побережья прислали многочисленные обозы. Гнали овец и коз, везли битых на озере и вблизи болот уток и цапель, вязки лука и горшки с медом и маслом, плетенки со смоквами, финиками, гранатами, грушами и орехами. А также тыквы и бурдюки с хмельным пивом и пальмовым вином. Все готовились для большого пира, ибо в мире не бывает праздников без пиршеств, разве что в Темискире, и без пьянства.
«Храмы нужно строить, а кабаки возникнут сами», – примерно так сказал мне Келей. Но то, что готовилось нынче ночью, грозило стать большим, чем просто пиршество, для которого впрямь хватило бы кабака. Над городскими кухнями тянулся дым. Там пеклось самое разнообразное печево, и жарилась рыба в количествах, гораздо больше повседневных.
Опять я вела подсчет продовольствия, воистину, это моя судьба.
А паломники все умножались, храм ни за что не смог бы вместить их единовременно. Но большинство из них и не жаждало попасть в храм, они явились повеселиться, попировать и полюбоваться на новые, невиданные прежде в этих местах зрелища. Меня это ничуть не оскорбляло, так и должно быть – для начала.
Паломники из чужих стран и составили начало процессии, что утром, еще до жары, двинулась от ворот крепости. Одни прибыли от больших городов, знающих все чудеса Черной Земли и крепкостенного Баб-Илу, рядом с которым Троя, возведенная богами, сказывают, не больше, чем деревня, а обильные златом Микены – свинарник при этой деревне. И роскошь их храмов попирала гордыню царских дворцов. Другие – обожженные солнцем люди песков и нагорий, не ведающие ни железа, ни бронзы, ни очага, ни гончарного круга, ни ткацкого станка, чье жилище – палатки из козьих шкур. Для них и город Кирены представал великим и великолепным.
Многие из пришлецов нацепили амулеты, посвященные Богине. Чаще всего их делают в виде беременной женщины – из глины, кости или камня – все едино, но только не из металла, – змеи или голубки. Но те, кто по беднее, просто носят на шее раковины и полые камушки, каких немало на морском берегу. Они несли ветки посвященных Богине растений – мирта Девы, лавра Матери, черного тополя Неназываемой и пальмы, угодной всей Троице (дерево Дике Адрастеи – ясень, но в здешних краях он не растет).
За шумной, гомонящей, пританцовывающей толпой иноплеменников двигались атлант-ские переселенцы. Эти были, несмотря на ремесленное звание, чисты и опрятны, с галопами, аккуратно повязанными платками, почти без украшений, лишь на некоторых красовались оплечья и браслеты из цветного стекла, и служили они, скорее, знаками ремесла, чем праздничными побрякушками. Вели их двое священнослужителей, что прибыли вместе с Шадрапой, а сам верховный жрец, по взаимной договоренности, должен был ждать у храма.
Никто из атлантов не плясал, как предшествующие им на улицах города, но все они слаженно пели, иногда притаптывая в такт. Насколько я могла разобрать, это был гимн Солнцу, творцу всего сущего, но язык, на котором они пели, заметно отличался от известного мне разговорного атлантского, и многие слова оставались непонятными. Похоже, помимо Солнца; там еще воздавалась хвала его подруге Заре (а не Луне, как можно ожидать). Наверное, Шадрапа выбрал этот гимн, потому что его при желании можно счесть косвенной хвалой Богине, и в то же время он не отрицал исконной атлантской веры.
Среди поющих были и Сокар, и Таавт, и некоторые другие известные мне атланты, но среди них не было ни одной женщины. Тут они не сумели переступить через свои обычаи.
Однако другое отступление от традиций все же бросалось в глаза. Ихи, замыкавший шествие атлантов, ехал верхом на коне. А знатные кернийцы, как уже неоднократно упоминалось, предпочитали колесницы. Длинные волосы и белобрысая борода Ихи сделала бы честь кое-кому из самофракийцев (тем, кто вопреки жаре упорно предпочитали на северный манер не стричься и не бриться), но вооружение его и доспехи самофракийские ничуть не напоминали. Они были тяжелыми, мощными и так изобильно украшены золотом, что поневоле приходилось предполагать, что это снаряжение появилось из царской сокровищницы. Особенно, если вспомнить пристрастие покойного царя к желтому металлу. И нигде ни пластины лазурита, которым украшала себя Ихет. Может, этот камень был присвоен лишь жреческому сословию?
С Ихи мы виделись накануне очень коротко, и я лишь успела спросить его о здоровье Ихет. Он ответил, что его сестре лучше. По-моему, искренне.
Итак, ряды атлантов, направлявшихся к храму, состояли сплошь из мужчин. Но далее, хоть и на некотором расстоянии, следовали именно женщины, Жрицы Змеиного Болота. И пусть их было немного, внимание толпы привлекали прежде всего они.
Солнце, игравшее на золоте доспехов Ихи, встречало блеск масок Мормо, Горго и Алфито, блеск, усиленный сиянием отшлифованных камней, вставленных в глазницы, и эмали, обводившей оскаленные пасти. И стаей диковинных полуптиц-полузмей следовали за ними младшие горгоны.
На мой взгляд, их явление не столь впечатляло, как в ночь, когда они несли на головах светильники, но среди бела дня повторять этот прием не имело смысла. Они не танцевали, как тогда. Странно, но нынче они уподобились своим вековечным врагам. И не пели, как в тот раз, не произнося слов. Однако они несли с собой костяные погремушки, и временами встряхивали их, издавая, отрывистый треск, напоминавший крик некоторых птиц.
За немногочисленным женским вкраплением вновь следовала толпа мужчин. За Горгонами – горгоны, за жрицами – воины побережья. Гордо вздыбленные черные бороды, заплетенные в косицы промасленные волосы, одежды из крашеной шерсти, жилистые руки во множестве браслетов – более грубой работы, чем у атлантов, чаще всего просто из обожженной глины, и такие же кольца – но это были именно украшения. Только помимо них воины обвешались и оружием – серповидными мечами, ножами, каменными, но заточенными не хуже бронзовых, топорами и топориками, дубинками и булавами.
