готовившийся к прыжку, нехотя отступил, не сводя глаз с Зезвы. Виртхи молча смотрели на людей немигающими глазами. Когти-ножи выходили и заходили снова. Зезва вдруг напрягся. Послышалось? Нет! Он схватил Горемыку за локоть. Кузнец поморщился: плечо адски болело.
Из-за покосившегося, полуразваленного склепа появились низкорослые фигуры, замерли за спинами виртхов. Ныряльщик поднял меч над головой. Это еще кто такие? Рядом вскрикнул от изумления Горемыка.
— Шлоф?!
Кривоногий вышел вперед. Крысолюды расступались, шипя и щелкая зубами. Белесые глаза Шлофа на мгновение задержались на виртхе с ожерельем, затем широко раскрылись, заметив кузнеца.
— Надо же, — рука с болезненно-белой кожей и странными, продолговатыми ногтями показалась из бесформенного балахона, указывая на людей, — кузнец Горемыка! Сосед моего приятеля Багша и дружбан Деяна! Какая встреча.
— Деян мне не друг, — тихо проговорил Горемыка, чувствуя, как немеет рука.
— Неважно, — засмеялся Шлоф. — Деяну уже все равно. Думаю, мои верные виртхи славно попировали, ха!
Прислушивавшийся к разговору Зезва вздрогнул и присмотрелся к Шлофу повнимательнее. Затем перевел взгляд на такие же низкорослые фигуры среди нервно переступавших с ноги на ногу виртхов.
— Но, послушай, как же ты… — начал было Горемыка, но осекся, глядя на Шлофа. — Ты…ты…
Шлоф откинул капюшон. Глаза цвета луны впились в кузнеца. Тонкие губы, бледные, без единой кровинки, искривились в улыбке. Усмешка белого квеша походила на оскал волка.
— Говори, человек, куда дел Цветок Эжвана!
— Какой еще цветок? — выкрикнул Горемыка. — О чем ты, Шлоф, я не понимаю…
Шлоф завизжал, взмахнул руками. Зезва заметил блеснувшее в руке кривоногого лезвие и еще выше поднял меч Вааджа.
— Еще один шаг, белый квеш, и пожалеешь, что родился на свет, курвова могила!
— Серьезно? — прошипел Шлоф, совсем как виртх. Лунные глаза прищурились, разглядывая Ныряльщика. Затем его внимание привлек сверкающий голубым сиянием меч. Квеш усмехнулся. — Судя по оружию, ты не простой человек, незнакомец! Я не знаю, как ты оказался здесь и что тебе надо, но одно могу сказать наверняка: зря ты пришел на старое кладбище Цума, зря, клянусь духами коридоров!
— Иди в жопу со своими вонючими коридорами, — посоветовал ему Зезва, выставляя вперед правую ногу. Эта нечисть дорого заплатит за его жизнь, дуб их дери! Ныряльщик покосился на бледного как мел Горемыку. Парня вот жалко. — Ну, чего стоите, уродцы? Вперед, атакуйте, едрит вашу жизнь!!
— Где Цветок?! — потряс белыми руками Шлоф. — Говорите, и ваша смерть будет быстрой и почти безболезненной!
— Пшел в зад, понял?
Шлоф склонил голову набок, улыбнулся, показав два ряда жемчужных зубов. Затем квеш оглянулся на виртха с ожерельем. Тот зашипел, зашевелился. Зезва сглотнул.
— Держись, кузнец, сейчас накинутся.
Что это? Лай? Виртхи забеспокоились. Шлоф припал к земле, прислушался.
— Не может быть, — прошептал Горемыка.
Все случилось так быстро, что впоследствии Зезва никак не мог вспомнить этот момент в подробностях. Черная тень ворвалась в ряды виртхов, рыча и клацая зубами. Заверещал какой-то квеш, опрокидываясь на землю. Тщетно. Зубы вырвали у него кусок горла. Взметнулась фонтаном кровь. Шлоф закричал, указывая на что-то виртху с ожерельем. Но тот ничего не смог ответить, потому что повалился на землю, схватившись за рукоятку метательного ножа, что торчал у него из горла. Засвистели новые ножи, и еще несколько виртхов рухнуло, корчась в судорогах. Черная зловонная кровь залила траву.
— А-а-а-а!! — заорал Зезва, бросаясь в атаку.
Мелькнула неясная фигура. Зезва широко раскрыл глаза и едва успел отбить атаку бросившегося на него квеша. Подземник отскочил, высоко закричал, размахивая кинжалом. И тут же упал, сраженный брошенным в него ножом. Много рук. И ножи. Много ножей. Ныряльщик побежал к Горемыке, сражавшемся с двумя крысолюдами. Рвахел, это же рвахел! Как, откуда, почему… Нет времени думать. Удар! Еще один. Горемыка!
Кузнец отбивался одной рукой. Пронесся призрак с множеством рук, опустошая ряды верещащих виртхов и квешей. Зезва с ужасом увидел, как поднимается виртх с ожерельем, как, шипя, вытаскивает из горла нож. И яростный высокий крик подскочившего к монстру рвахела. Удар, словно молот, вбивает полуизвлеченное лезвие обратно в зеленую шею виртха. Новое шипение, и предводитель крысолюдов снова падает, теперь уже навсегда. Зезва коротко завертел мечом, с криком полоснул по ногам виртха, уклонился от когтей, ткнул коротким ударом острием прямо в крысиную морду. Кровь, кровь. И вонь, непереносимый смрад. Тяжело дышать.
Черныш уже не лаял, лишь утробно рычал. Рвахел вертелся в смертельном танце. Зезва заметил, что две руки чуда безжизненно свисают, и струйка крови стекает по лицу золотоглазого.
— Горемыка!
— Атери?!
Откуда-то издали снова выглянула луна. Призрачный свет осветил падающие капли дождя, причудливыми красками заиграл на лужах крови и листьях. Возле склепа стояла невысокая девушка с длинными черными волосами. Она, не мигая, смотрела на побоище. Черныш залаял, прыгнул к хозяйке, замер у ее ног, угрожающе скаля зубы.
Зезва вдруг очутился лицом к лицу с рвахелом. Ему показалось, что в золотистых глазах чуда мелькнуло изумление. Восьмирукий на мгновение остановился, но тут же опомнился, отбрасывая от себя двух виртхов. Он уже использовал все свои ножи и теперь размахивал четырьмя кинжалами, почерневшими от крови.
Шлоф вскочил на могильную плиту, дал знак. Несколько белых квешей целились из арбалета.
— Цветок Эжвана!! — кричал Шлоф, подпрыгивая на месте. — Вот ОН!!
— Атери! — Горемыка рванулся вперед, неимоверным усилием опрокинул бросившихся на него двух виртхов, зашатался, хватаясь за страшную рану на боку. Зезва в отчаянии бросился на помощь, но несколько крысолюдов преградили ему дорогу, заставив отступать под их натиском. Снежный Вихрь прыгнул, перекувыркнулся в воздухе, рассек голову попавшего под руку белого квеша. Он успел вовремя, двумя взмахами кинжалов свалил виртха. Со вторым справился Зезва. Третий зашипел и попятился, выставив когти.
Белые квеши выстрелили. Болты полетели к замершей от ужаса Атери. Черныш бросился на арбалетчиков, но те уже бежали в темноту, виляя между могильными камнями и градами.
Сухой стук. Болты нашли цель. Теряя сознание, Горемыка успел схватить жену за руку, притянуть к себе и прошептать: 'Атери, любимая…'
— Горемыка!! — закричала Атери, закричала громко, оглушающее, с невыносимой болью. — Горемыка…
Подбежал Зезва. Прыгнул рядом восьмирукий, поднял кинжалы, направил в сторону на подступавших виртхов. На могильном камне бесновался Шлоф.
— Уоха! Цветок Эжвана наш, наш! Этих убить, убить!! Убить их всех!
Вернулись бежавшие было белые квеши. Поредевшие ряды виртхов восстановили порядок и громко шипели, подходя ближе.
— Горемыка… — Атери смотрела, как дождевая вода стекает с болтов, торчащих из тела ее мужа, как смешивается с кровью. — Ивар, муж мой… — повторила она. — Что с тобой… Горемыка!!
Зезва заслонил девушку собой. Снежный Вихрь стал рядом, вытер кровь с лица, покосился на Ныряльщика. Черныш завыл, заскулил, подняв морду кверху, к черному небу, словно призывая луну показаться снова. Ныряльщик повернулся, поискал глазами, увидел Шлофа. Задохнулся от гнева, от всепоглощающей животной ярости. Поднял сверкающий меч над головой и потряс им.
Шлоф улыбался. Один человек готов. Правда, здесь рвахел, но и он ранен. Можно, конечно, было взять его живьем, чтобы выяснить, что он тут делает. Второй человек опасен, но не справится с виртхами, а против арбалетов бессилен. Цветок Эжвана умрет. Белые квеши снова станут править в катакомбах!
