— Шлоф!!
Кривоногий оглянулся. Попятился, чуть не упал. Это спасло его от просвистевшей стрелы. Но другие стрелы произвели опустошение в рядах белых квешей, и подземники, не выдержав, побежали. Прятавшиеся в кустарнике лучники Великого Пространства Кив выпускали стрелу за стрелой из своих знаменитых луков. Приказ Тароса Уна был ясен и понятен: убить всех врагов темных. Убедиться, что те побеждают. Затем отступить к морю, погрузиться в шлюпки, добраться до корабля. Доложить. Все просто. Как на учениях.
Промчался удод, спикировал вниз, прямо над головами наступавших черных квешей. Впереди бежал, сжимая короткую алебарду, Амкия. 'Опоздали, опоздали!' — в отчаянии шептал царь черных квешей. Он остановился, взмахнул оружием и закричал снова:
— Шлоф!! Выходи, ночник вонючий! Покажись, трусливая тварь! — взмах алебарды. — Народ Коридоров, туда! Кроши падаль, кроши!!
Шлоф криво усмехнулся, быстро-быстро отполз, поднял голову, перекатился по травяному ковру, затем поднялся и помчался мелкой рысью, смешно размахивая руками. Остатки белых квешей бросились за ним, бросая оружие.
— Царь белых Шлоф, куда же ты?! — взвыл Амкия, бросаясь вперед. Удод летел впереди разъяренного темного квеша, а его воинство грозно топало сзади, чуть поотстав. — Кроши падаль! На соль!
— На соль!! — взревели темные квеши, бросаясь на виртхов.
Зезва уже собирался броситься в бой вслед за рвахелом, но что-то заставило его оглянуться. Атери стояла на коленях перед телом Горемыки, прижав к себе поскуливавшего Черныша. Девушка медленно подняла голову и посмотрела на Ныряльщика. Зезве стало не по себе. Атери уже поднималась на ноги, поворачивая смертельно бледное лицо на с новой силой завязавшееся побоище.
— Цветок Эжвана!! — донесся крик Амкии. — Туда, туда, к ней, спасти, спасти!!
Атери подняла руки на головой. Ее волосы вдруг стали развеваться, хотя ветра не было, лишь капал, не переставая, дождь, то усиливаясь, то ослабевая. Зезва замер, отступил на шаг, потому что в воздухе повеяло ледяным дыханием зимы, а меч Вааджа словно взбесился, будто хотел вырваться из рук.
Виртхи не бежали. Часть крысолюдов схлестнулась с темными квешами, другая половина развернулась и пошла на Зезву и Атери. Где же рвахел? Восьмирукий исчез.
— Цветок Эжвана! — кричал Амкия, размахивая алебардой.
Зезва вдруг понял, что квеш смотрит на Атери. Ныряльщик быстро взглянул на девушку, и бросился ничком на землю. Вовремя.
Жар и пламя. Огромная огненная птица родилась в воздухе над поднятыми руками Атери. Глаза девушки смотрели в пустоту. Пустоту, потому что не видели ничего. Глаза не были нужны. Виртхи остановились, в замешательстве зашипели. Огненная птица превратилась в гигантский багряный цветок. Лепестки набухали, росли, увеличивались, вспыхивая огнями и маленькими пожарами прямо в воздухе, над головой бледной как мел Атери.
— Цветок Эжвана… — прошептал Зезва, отваживаясь выглянуть из ладони. Но тут же зажмурился, потому что огненные лепестки замерли, застыли, затем некоторое время переливались оранжево- пурпурными реками, чтобы в следующее мгновение изрыгнуть красные сверкающие молнии на головы виртхов.
— Ох… — Зезва перекатился по траве, спасаясь от жуткого жара. Черныш сидел возле тела Горемыки и выл, выл, не переставая.
Стена огня смела визжащих, мечущихся крысолюдов. В мгновение ока большая часть монстров превратилась в шипящие, катающиеся по траве клубки ослепительного пламени. Уцелевшие бросились наутек. Темные квеши некоторое время благоговейно смотрели на цветок огня, но затем опомнились и бросились вдогонку, оглашая цвинтарь воинственными криками.
— Они бегут к тем склепам! — закричал Амкия. — Там катакомбы, ведущие к морю. Не дайте водяным уйти! На соль!!
— На соль!! — кровожадно подхватили черные квеши.
Амкия отбросил алебарду, подбежал, огибая догоравшие обуглившиеся остатки виртхов. Зезва сел, бочком отодвинулся от Атери. Но жара уже не было. Огненный цветок исчез. Атери обессилено опустилась на землю, подползла к Горемыке, положила голову ему на грудь и тихо заплакала. Пуще прежнего заскулил Черныш.
— Горемыка, радость моя…твои руки, твои сильные руки…у нас будет маленький, слышишь Горемыка? Ребенок будет у нас…Мой добрый великан, свет моих глаз…мой ласковый медвежонок…пожалуйста, пожалуйста…Горемыка, почему, почему…Дейла, матерь-богиня, за что… Горемыка! Твой взгляд, твое тепло…не покидай меня…
Ныряльщик прикусил губу. Ныла кровоточащая рана на бедре. Шелестел дождь, и тяжелые холодные капли, которым Зезва подставил лицо, смешались со слезами. Подошел Амкия, молча взглянул на незнакомого человека с мечом в руках. Опустился на колени, склонил голову. Сидевший у него на плече удод расправил крылья.
И выглянула Луна, словно решив вернуть хотя бы толику света в черный и беспросветный мир.
— Ах, мой могучий воин! — промурлыкала рыжеволосая опахальщица, гладя Сайрака по волосатой груди. Бравый офицер вдохнул аромат волос юной красавицы, любуясь изгибами молодого и упругого тела.
— Марех… — пробормотал он. — Ты просто чудо…все соки из меня выжала, чтоб мне не тискать больше сисек!
Марех засмеялась, обнажив два ряда прелестных зубов. Кокетливо заложила руки за голову, игриво подмигнула раскрывшему рот Сайраку. Словно не замечая, как офицер поедает глазами ее груди, поднялась с кровати и налила в кубок вина. Покачивая бедрами, вернулась к ложу, протянула кубок мзумцу.
— Говоришь, странная история, мой геройский командир? — ласково спросила Марех.
— Очень, — подтвердил телохранитель, залпом выпивая терпкий напиток. — Дерьмо Кудиана, аж голова закружилась… И стены двоятся, ха!
— Ну-ну, — подбодрила Марех, широко раскрывая глаза, — расскажи мне, храбрый рыцарь! Гроза душевников…
— Да! — оживился Сайрак, заглядывая в кубок. — Когда эта падаль накинулась на нас, Зезва и тот душевник, ну, который кузнец, помнишь?
— Помню, солнышко, продолжай.
— Э? А, ну да…Так вот. Они бросились в тот проулок, а мы, ха, бились с оставшимися душевниками. Ну, потеряли еще пятерых, уложили кучу врагов, когда подоспела подмога. Причем…э… ах, вкусное винцо, Марех… Зезва и этот, как его, Горемыка… ну, думаем, пропали и…
— Подмога, — обворожительно улыбнулась Марех, крутя пальчиком рыжий локон.
— Ах, да, клянусь задом жены рыночного устабаша! — Сайрак икнул, не сводя глаз с левой груди Марех. — Прибыла кавалерия, оттеснила душевников, ну, думаем, сейчас посекем в капусту! Не тут-то было. Примчался светлейший тевад, мать его. А с ним — угадай кто?
— Кто?
— Влад Картавый, ашарский рыцарь! И оба такие серьезные, жуть. Руками машут, кричат! В общем, выяснилось, что знать договорилась беспорядки прекратить, мятежников усмирить, и вернуться к мирной, мать ее, жизни. Прекратили мы бой, разошлись душевники. А у меня несколько трупов!
Сайрак яростно запулил кубком в угол. Марех терпеливо ждала, делая вид, что рассматривает ногти.
— Правда, — продолжал, немного успокоившись, Сайрак, — и у них много на соль отправились, ха! Так что, теперь снова мир, согласие, дружба народов! В городе болтают: собрались, мол, командиры наши да дворяне большую встречу устроить, потому что нельзя так дальше продолжать. Их величеству Ламире тоже не худо бы присмотреть за тевадством нашим! Тевад Красень вроде даже в столицу, в Цум, собрался. Решил сам просить войск, не иначе.
— Войск? — повторила Марех, кусая губы.
— Ага, — Сайрак слез с кровати, поднял кубок и, слегка пошатываясь, направился к столу, где стоял
