– А мы сейчас посмотрим, что…
Немного притерпевшись к режущему звуку, я расслышала, что на него накладывается какой-то другой.
Кто-то громко рыдал и одновременно плескался в ручье.
У меня была робкая надежда, что это может быть отбившаяся от родных мест русалка. И, как всякая надежда, она оказалась тщетной.
Над ручьем склонилась женщина в грязно-белой одежде. Надрывно голося, она била вальком по белью, на котором даже в темноте можно было различить черные пятна. При свете дня эти пятна выглядели бы красными.
Это была босорка, нечто среднее между баньши и ведьмой – они сами, подобно стригам, никак не определятся. Они предвещают смерть, полоща окровавленное белье, но в отличие от баньши, не имеют ни кроличьей морды, ни клыков.
Босорка разогнулась и уставилась на нас, на миг прекратив рыдания. Потом завопила с новой силой.
– Вижу! Вижу! Прямой дорогой к смерти идете!
– Правильно, – сказала я. – Мы идем в храм Края. К смерти, то бишь. И что?
– Знаю! Знаю! Что час, то короче к смерти ваш путь!
– Ты не понимаес, – просвистел Бедный Генрих, – Она не про храм говорит, а про настояссую смерть.
– Предрекаю! Предрекаю! – радостно завопила босорка. – На Тот-еще-Свет твоя дорога! И скоро!
– Да, я знаю, что умру, как все люди. И стоит из-за этого шум поднимать.
– Будешь! Будешь! – босорка визжала так, словно стремилась пришибить нас акустическим ударом. – В царстве подземном будешь, под горой Беззубий за адской рекой Анахрен!
Терпение мое кончилось. Босорка, в отличие от баргеста, доброго отношения не понимала.
– Генрих, ты не видал никогда, как прачки отношения выясняют? Сейчас покажу… – Я еще в детстве нагляделась, как прачки, стиравшие белье в пруду возле нашего замка (да-да, в том самом) дерутся на вальках, не хуже чем мужчины на дубинках. У меня, правда, валька не было, но это можно исправить. Я огляделась в поисках подходящей палки, не нашла, и вытащила топор из ременной петли у седла.
– Эй, Генрих, подержи-ка…
Он отшатнулся. И если бы вампиры были в состоянии бледнеть, то побледнел бы.
– Ты что! Холодное железо ведь!
– Это ты что! Совсем уже перетрусил! Ты не эльф, тебе холодное железо не вредит… Эй, погоди-ка!
Я всего лишь хотела, чтобы Генрих помог мне снять топор с топорища, дабы использовать последнее в качестве валька. Но босорка поняла меня неправильно. И ее у ручья уже не было. Только грязное белье печально плыло вниз по ручью.
– Ну вот, а ты боялся, – сказала я, поднимаясь в седло.
– Я и сейчас боюсь, – Генрих уцепился за стремя, потрогал языком десну. – Встреча эта ничего хорошего предвещать не может. А больше всего меня волнует то, что она тебе предрекала…
– Почему именно мне?
– Босорка всегда предсказывает смерть, разве не так? Но ведь я уже умер. Следовательно, из нас двоих ее пророчества относились конкретно к тебе.
– Логично.
– И перспективы она тебе сулила какие-то особенно нехорошие. А раз я с тобой связался, значит, тоже могу во что-то вляпаться…
– Ну, слава всем богам! – Я облегченно вздохнула. – А я было подумала – хоть один мужик, пусть и вампир, не только о себе беспокоится. Но основы мироздания остались незыблемы…
Дневку я частично посвятила тому, чтобы освежевать, выпотрошить и приготовить кролика.
– Ума не приложу, – сварливо заявил Бедный Генрих, укладываясь под кустом, – как вы, люди, умудряетесь есть мясо без крови.
– На вкус, на цвет… – начала я, но вампир уже спал, а лес преобразился. Так что я развела небольшой костерок без помощи нафты, которой все равно не осталось, пожарила мясо, позавтракала, заодно и поужинала, и улеглась спать.
Вечернее пробуждение оказалось не чета вчерашнему, и не сопровождалось никакими угрожающими жизни и здоровью происшествиями. На сей раз, ради разнообразия, мы тронулись в путь без происшествий. Их не было и далее, если не считать явления какого-то недооборотня, вывалившегося нам навстречу из малинника. Голова у него была медвежья, а тело – человеческое. Увидев нас, он охнул, присел, и стремглав бросился в кусты.
– Что это с ним, болезным? – спросила я. – Вроде не полнолуние. Или он на другой фазе сдвинулся?
– Это вульвер, он всегда такой, – отвечал Бедный Генрих. – Странно, что он вообще показался. Как правило, он от посторонних глаз прячется.
– Я бы с таким имечком тоже пряталась.
Больше встреч не было. Лес становился все мрачней и мрачней, хотя прошла только треть ночи. Генрих
