Подошли Хтония и двое самофракийцев, ведущих пленника. У него отобрали лишь оружие и доспехи (кроме шлема, который он, видно, потерял сам). Одежду и драгоценности, коих на нем оказалось предостаточно, оставили в неприкосновенности.
Это был первый человек чужого племени, которого я видела вблизи, поэтому я смотрела на него внимательно. Роста и сложения он был весьма среднего. Лет тридцати трех – тридцати пяти. Чисто выбрит, причем не только лицо, но и череп. Однако если судить по цвету бровей и ресниц, он родился таким же белобрысым, как я. Прямой нос, тонкие губы. Кожа красноватая, пористая и нечистая – такое случается с очень белокожими людьми, если им приходится много бывать на солнце.
Глаза светло-голубые. Страха в них не было никакого – одна надменность.
Я еще рта не успела раскрыть, как заговорил он сам. Причем не на каком-то непонятном языке, что я ожидала, а на критском. Впрочем, это не так уж невероятно – критский язык у морских и прибрежных народов, наряду с финикийским, наиболее употребителен. Говорил он с довольно странным акцентом, однако понять его было можно. Но что он сказал!
– Что это ты, парень, космы такие длинные отпустил, а? – издевательски спросил он.
Я чуть не вскочила. Всяко меня в жизни обзывали, но «парнем» – никогда! Я едва сдержалась, чтобы не ответить, как подобает.
Но тут он уставился в недоумении, и я поняла, что издевательством в его речи было не «парень», а «космы». Он поначалу принял меня за мужчину и только теперь сообразил, что ошибся. Впрочем, с растерянностью он быстро справился.
– Женщина! – он точно выплюнул это слово. – Значит, все-таки (тут он произнес что-то непонятное, вроде «гар-гар») призвали помощь, и помощь явилась!
Я понятия не имела, о чем он толкует. Зато заметила другое – он явно привык, что, когда говорит он, другие молчат.
– Имя, – сказала я.
– Что? – презрительно скривился он.
– Твое имя.
– Зачем тебе мое имя?
– Из учтивости, – сказала я. – В начале разговора положено называть имя. Меня, к примеру, зовут Мирина, я – Военный Вождь. Ты, я вижу, тоже был вождем. Поэтому, прежде чем спрашивать тебя о местоположении твоего города и численности его войск, я спрашиваю твое имя.
– С какой стати, женщина, ты решила, что я стану тебе отвечать?
– По праву победителя.
– Победитель – тот, за кем право!
– Не спорю.
Если он решил играть словами, имея за плечами триста убитых сотоварищей, крепкое же у него сердце.
– Вы победили благодаря случаю и численному перевесу! Но когда вы встретитесь с равным числом воинов, готовых к бою…
– По-моему, вы и сейчас были готовы к бою. Ведь это вы напали на нас.
– Вы высадились на нашу землю! Вы…
– Вот я и спрашиваю – чью землю? Чья это страна?
Он усмехнулся:
– Ты будешь притворяться, что не знаешь?
– Зачем бы я тогда стала тебя спрашивать?
Снова этот презрительный оскал.
– Скажем, из примитивного дикарского коварства. Из прирожденной лживости. Или из бабьей болтливости…
– И эта лысая тварь обвиняет в болтливости тебя?! – заметил Келей.
– Не суди его строго, Келей.
– Это почему же?
– Он иначе не может.
– С чего бы?
– Из животного страха перед нами. От стыда, что бездарно загубил свой отряд. Из мужской болтливости…
– Чтобы я испугался кучки грязных вопящих дикарей?!
– По-моему, единственный, кто здесь вопит, это ты! – снова встрял Келей.
Позади него несколько самофракийцев заржали.
– И чистотой тоже вроде бы не сияешь.
– С чего ты взяла, будто я вас боюсь?
