на своем веку.
Чем дольше Мэллори смотрел на них, тем отчетливей улавливал какое-то несоответствие – головы чересчур круглые, тела чересчур подтянутые, выправка чересчур идеальная. Наконец, когда один из воинов обернулся и одарил его дружелюбной улыбкой, детектив понял, что его тревожит: лица у всех военных были нарисованы. Ни квадратных челюстей, ни остроконечных носов, ни торчащих по бокам головы ушей, ни волос, нуждающихся в стрижке, – просто черные точки вместо глаз и ноздрей, красные риски на месте ртов, кружочки в качестве ушей и лакированные черные волосы, прилегающие к голове, как кожа.
Детектив перевел взгляд на их руки, ожидая увидеть деревянные суставы вместо костяшек, но присутствующие не снимали белых перчаток. Их мундиры буквально сверкали эполетами и расшитыми кушаками, медалями и бронзовыми пуговицами, серебряными саблями и сияющими пистолетами.
– Добро пожаловать к Пиноккио, – сказал бармен, такой же нормальный человек, как и Мэллори. – Что вам подать такого, чтоб вы попали в ногу с Новым годом?
– Виски вполне подойдет, – откликнулся Мэллори, подходя к стойке с торца.
– Получайте, – доброжелательно промолвил бармен, наполняя стакан.
– И себе плесните. – Мэллори припечатал ладонью к стойке несколько монет.
– О, спасибо вам, сэр! Это весьма христианский поступок с вашей стороны!
– Вы Пиноккио? – поинтересовался Мэллори, пока бармен наливал выпивку себе.
– Помилуй Бог, сэр, нет, – рассмеялся бармен. – Если строго придерживаться фактов, так никакого Пиноккио и нет вовсе, это просто название. – Он помолчал. – Я нахожу, что благодаря этому моя клиентура чувствует себя здесь почти как дома.
– Расскажите мне о них, – попросил Мэллори.
– Ну, как вы сами можете видеть, сэр, все они военные.
– Они выглядят так, будто все они игрушечные солдатики.
– Не без того, – согласился бармен. – Обычно они заглядывают после полуночи. Полагаю, это потому, что все они офицеры; рядовые, наверное, в это время находятся в казармах. – Он отхлебнул из своего бокала, удовлетворенно выдохнул «Ах!» и продолжал:
– Словом, они сидят-посиживают да толкуют о войне до самой рани, а затем возвращаются в свои полки.
– О какой войне? – поинтересовался Мэллори.
– О той, которую ведут, – пожал плечами бармен.
– А оружие у них исправное?
– Ну, вести войну с неисправным оружием невозможно. Правду говоря, мне не единожды доводилось наблюдать, как какие-нибудь двое из ихнего брата бьются об заклад, кто сможет быстрей разобрать и собрать оружие вслепую. Конечно, – добавил он, – это касается исключительно пистолетов. Разобрать шпагу трудновато.
– Могу себе представить, – промолвил Мэллори, ломая голову, как бы поднять вопрос об одолжении пистолета.
Тут послышалась стрельба, и двое офицеров, сидевших у стойки чуть подальше, начали поглядывать на улицу.
– И это в Новый год! – пожаловался один офицер, высокий мужчина с широкими серыми усами. – Подумать только, у этих ублюдков не хватает благопристойности подождать хоть бы до рассвета!
– Извините, – сказал Мэллори, пройдя вдоль стойки. – Но с кем именно вы воюете?
– Вот это и есть самый распроклятый вопрос, – поплакался офицер. – Мы не знаем.
– Враг вам неизвестен?
– Он чертовски хорошо известен кому-то, но никто нам ничего не говорит. – Офицер поглядел на Мэллори. – Вы здесь новичок, не так ли?
Мэллори кивнул:
– Моя фамилия Мэллори.
– Макмастерс, сэр. Майор Макмастерс, – доложил майор, протягивая руку. – Всегда рад познакомиться с местным гражданским населением.
– И много вы видели боевых действий в Манхэттене? – полюбопытствовал Мэллори.
– Никаких, – признался майор Макмастерс. – Но я здесь долго не задержусь. Я лишь жду, когда мой рапорт о переводе одобрят и пошлют меня на фронт.
– Неизвестно куда, – сухо заметил Мэллори.
– Если мы не знаем, кто наш враг, это вовсе не означает, что мы не можем всячески изводить его и изматывать, – оправдывающимся тоном заявил майор Макмастерс.
– Как?
– Мы знаем, что он просочился в наши ряды. Так что мы предприняли контрмеры, чтобы обескуражить его.
– Например?
– Вы когда-нибудь слыхали о департаменте избыточности ведомств? – поинтересовался майор Макмастерс.
