ним.
Внезапно дверь за ними с грохотом захлопнулась.
– Фелина! – позвал Мэллори.
– Здесь я, – несчастным голосом отозвалась она. Задрав голову, Мэллори увидел, что девушка-кошка сидит на самой маковке чудовищного компьютерного комплекса.
– Что ты здесь делаешь?
– Я ж тебе говорила – кто-то умирал.
– И ты его съела, – заключил Мэллори.
– Он меня обжулил! – возмутилась она до глубины души.
– Обжулил? Как?
– Исчез, – развела она руками.
– Он рассеялся, – произнес утробный, горестный глас.
– Кто это?! – стремительно обернулся Мэллори.
– Вам нечего бояться, – отозвался голос. – Я не причиню вам вреда.
– Где вы?
В воздухе над центральным процессором футах в пятидесяти от Мэллори начал сгущаться бледно- лиловый силуэт. Исчезнув, он возник вновь уже посреди пустого прохода, приняв вид продолговатой фигуры с двумя темными пустыми глазницами и ртом неопределенной формы. Размытый абрис фигуры у пола понемногу сходил на нет.
– Приношу свои извинения, если мой облик изумляет или пугает вас, – возгласило привидение. – В прежние дни я мог являться куда лучше.
– Кто вы? – спросил Мэллори.
– Я биржевой джинн. – Призрак помолчал. – Фактически говоря, я самый последний биржевой джинн.
– Так это вы зазывали и стонали?
Силуэт джинна заколебался и будто выцвел.
– То был мой последний товарищ, перед смертью изливший в стенании свое горе и муки, – скорбно промолвил он.
– Он исчез! – сердито буркнула Фелина.
– Не знаю, как именно должен выглядеть джинн. – заметил Мэллори, – но вы и сами выглядите не очень-то здоровым.
– Я умираю, – вздохнул джинн, став пепельно-серым.
– Почему?
– Нехватка пропитания. Я умираю от голода посреди изобилия.
– Чем же питаются биржевые джинны? – полюбопытствовал детектив.
– Волнением. Тревогой. Страхом. Ликованием. – Джинн начал таять, но с очевидным усилием воли собрался вновь. – Ах, вам неведомо, каково здесь было в прежние дни! Надо было видеть, как миллионы делались и терялись в течение одного часа, пережить Черный вторник, наблюдать, как акулы бизнеса совершают свои набеги, а после пожинают свое заслуженное и ужасающее возмездие!
– Но миллионы по-прежнему делаются и теряются каждый день, – возразил Мефисто.
– Это не одно и то же, – проронил джинн. – Поглядите вокруг. – Он сформировал руку, указывающую на бесконечные ряды терминалов и мониторов. – Где же люди, где лихорадочная деятельность? Некогда бумага завозилась сюда целыми грузовиками; ныне же попробуйте отыскать хоть одну корзинку для бумаг! Все делается компьютерами. Принимаются заказы, совершаются сделки, финансовые империи возносятся и рушатся, но это не сопровождается никакими эмоциями, ни малейшим возбуждением. Где тяга нажить личное состояние, стремление уничтожить противника и втоптать его в грязь Уолл-стрит, где трепет триумфа и отчаяние поражения? Все ушло, развеялось по ветру, точь-в-точь как мои товарищи.
– Но ведь какие-то эмоции наверняка остались, – не согласился Мэллори. – За компьютерами работают сотни человек. Они-то непременно должны переживать восторг и разочарование.
– Это не одно и то же, – отозвался джинн со вздохом, эхом раскатившимся по холодному, пустому залу. – Они не ставят личное состояние на карту; изрядная часть денег принадлежит пенсионным фондам и прочим организациям. Кроме того, решения принимают машины; люди превратились в возвеличенных клерков, выполняющих приказы своих механических хозяев. Переживаемые ими убогие эмоции предоставляют нам лишь самое скудное пропитание, заставляя балансировать на грани голода. Джон Д. знал это, потому-то и выбрал смерть.
– Какой Джон Д.?
– Мой павший товарищ, – пояснил джинн. – А я Дж. П.
– В честь Дж. П. Моргана [21]? – догадался Мэллори.
– Да. Вот это был тиран, человек с величайшим накалом ненависти и громадными масштабами любви! – Заговорив о своем давно почившем тезке, джинн вспыхнул ярким пурпуром. – В ту неделю, когда биржа потерпела крах, он потратил двести миллионов долларов, в одиночку пытаясь поддержать ее собственными деньгами. Должно быть, он обеспечивал пропитанием полсотни джиннов сразу! – Погрузившись в сладостные воспоминания, джинн разгорелся еще ярче. – А когда он пришел сюда после сражения с Тедди Рузвельтом, воздух буквально искрился энергией. Знаете, у нас тут почитай каждый день возгорались