С вершины исходят веленья его.
Почти уж властитель он мира всего.
Никакой золотой горы, разумеется, не было и в помине, но Каин никогда не видел столь прекрасной фермы.
Тысяча восемьсот акров, аккуратные, ухоженные поля пшеницы, кукурузы, сои, пастбища, речушки, озерца.
– Наличие холмов снижает эффективность использования пашни, – говорил Сантьяго. Мужчины сидели на веранде, обозревая окрестности. – Однако риэлторы всей галактики уже усвоили прописную истину: чем красивее пейзаж, тем меньше отдача от земли. Идеальное поле должно быть ровным как стол. – Он вздохнул. – Но мне хватило одного взгляда, чтобы влюбиться.
– Тут царит покой, – согласился Каин.
– У меня сердце кровью обливалось, когда я отдавал приказ выкорчевать деревья, росшие на полях. Но лучшую рощу я сохранил. Около нее и построили дом. – Сантьяго указал на два ближайших дерева. – Там я часто вешаю гамак. Люблю полежать в нем, потягивая что-нибудь ледяное из высокого стакана, чувствуя себя настоящим сельским джентльменом.
– Странный вы революционер, – отметил Каин.
– Революция моя тоже странная.
– Почему?
– Почему странная? – спросил Сантьяго.
– Почему вы ведете эту неравную борьбу?
– Потому что кто-то должен ее вести.
– Не очень-то веская причина.
– Лучшей не найти. Первая обязанность власти – налагать свою волю. Первая обязанность свободного человека – сопротивляться насилию.
– Это я уже слышал. Старая песня.
– Но пели ее люди, которые жаждали власти для себя, люди, которые хотели реформировать свои планеты и даже Демократию.
– А вы этого не хотите?
– Реформировать Демократию? – Сантьяго покачал головой. – Как только вы приобретаете власть, вы становитесь тем, против кого боролись. – Он помолчал. – Кроме того, я реалист и понимаю, что такое просто невозможно. У Демократии больше боевых звездолетов, чем у меня людей. И она будет править через тысячи лет после того, как мы с вами умрем.
– Тогда почему вы упорствуете? – спросил Каин.
Сантьяго задумчиво посмотрел на него:
– Знаете, Себастьян, у меня такое ощущение, что вы хотели бы видеть меня иным. Обходительным, седовласым старичком, который называет всех «сын мой» и говорит, что до утопии рукой подать, она буквально за поворотом. Это не так. Я упорствую в своей борьбе, потому что вижу – есть ало, которое должно наказать. А альтернатива у борьбы лишь одна – выбросить белый флаг.
Каин предпочел промолчать.
– Если вас интересует философское обоснование моих действий, вы найдете его в моей библиотеке, – продолжал Сантьяго. – Но у меня есть гораздо более простое объяснение.
– Какое же?
Сантьяго хищно улыбнулся:
– Когда кто-то толкает меня, я не остаюсь в долгу.
– Это хорошая черта характера, – признал Каин. – Но…
– Но что?
– Я устал проигрывать.
– Тогда присоединяйтесь ко мне и сражайтесь на нашей стороне.
– Вы уже сказали, что не сможете выиграть.
– Но сие не означает, что я должен проиграть. – Сантьяго помолчал. – Черт, я бы не хотел свергать Демократию, даже если бы мог.
– Почему?
– Во-первых, как я уже и говорил, я не хочу становиться частью общества, против которого борюсь. Во-вторых, потому что Демократия не есть истинное зло, ее нельзя даже назвать насквозь коррумпированной. Это обычное государство, и, как все государства, она принимает решения в интересах большинства. С точки зрения этого самого большинства, то есть избирателей, Демократия – институт, отвечающий основным нормам морали и этики. Эти избиратели, несомненно, полагают, что Демократия имеет полное право расширять свое влияние на Пограничье, пусть и несколько ущемляя права тамошних жителей, если в результате укрепляются позиции Демократии. В долгосрочном плане они, возможно, даже правы. С другой стороны, те из нас, чьи права ущемляются, не должны сидеть, теша себя надеждой, что в конце концов все обернется к лучшему. Мы можем бороться и наносить ответные удары.
– Как? – Каин не отрывал глаз от Сантьяго.
