планеты в скоплении Квинелл.
— Мне надо работать.
— На коллекционера-миллионщика, который вас видеть не может? — усмехнулся Хит.
— Тут ничего не изменить.
— Еще как изменить, — сказал Хит.
— То есть?
— Пошлите его к черту. Будьте мужчиной!
— Я не человек, — возразил я.
— От этого вы не хуже, чем Аберкромби, — сказал Хит. — Вы не должны плясать перед ним.
— Он мой наниматель.
— При этом он самый некомпетентный коллекционер, о котором я когда-нибудь слышал, — возмутился Хит. — За четверть столетия он нашел тридцать портретов Черной Леди, а вы нашли три уже в первый месяц работы.
— Я знал о двух из них, — ответил я. — Потому он меня и нанял.
— Но третью вы нашли сами, — продолжал Хит. — И что более существенно, вы нашли оригинал.
— Вообще-то оригинал нашли вы, — заметил я.
— Вы, я, какая разница? — сказал он. — Главное, что ее нашел не Аберкромби. Он ее и не искал. Он даже не думал о том, чтобы ее разыскать. Он сидит у себя дома с баснословной коллекцией, которой даже не способен по-настоящему насладиться, и заставляет других работать на себя.
Хит сделал паузу.
— Убейте, не понимаю. Вы сидите у пылающего камина, на вершине самой красивой горы в Галактике — и рветесь назад, к нему на службу.
Зачем?
— Друг Валентин, — сказал я, переходя на диалект дружбы и симпатии, потому что в самом деле чувствовал к нему симпатию. — Почему бы вам просто не сказать, чего вы хотите?
— Кажется, я вас не понял, друг Леонардо, — ответил он, хотя веселые искорки, мелькнувшие в его глазах, говорили об обратном.
— Вы надеетесь убедить меня, что Малькольм Аберкромби — пример, достойный порицания, и что мои услуги приносят ему намного больше, чем оплачиваются, после чего я опишу вам самые ценные предметы его коллекции и расскажу, как лучше их украсть.
Хит усмехнулся.
— Значит, вы признаете, что в его коллекции есть ценные предметы?
— Я этого никогда не отрицал.
— Мне кажется, вы говорили, что среди авторов портретов Черной Леди почти нет художников.
— Это правда, — согласился я. — Но у него в коллекции около четырехсот картин и голограмм, большая часть из них — вовсе не ее портреты.
— Морита у него есть?
— Я не стану рассказывать вам об его коллекции, друг Валентин.
— Поможете вы мне или нет, друг Леонардо, я все равно что-нибудь оттуда украду, — пообещал он. — Но вы могли бы значительно облегчить мне жизнь, предоставив нужную информацию.
— Это было бы неэтично.
— Действительно, — признался он, — Зато это было бы выгодно. Я даже возьму вас в долю.
— Не хочу ни половины прибыли, ни половины вины, — ответил я.
— Нет проблем, — не задумываясь, отозвался Хит. — Если вам больше нравится пятая часть вины, я возьму вас на двадцать процентов.
— Нет.
— Вы абсолютно уверены?
— Абсолютно.
— Категорически? — настаивал он.
— Да!
— Хорошо, потом обсудим еще раз.
— Мой ответ будет тот же, — ответил я.
— Вы не можете быть настолько ему преданы.
— Он мой работодатель.
— Клейборн — ваш работодатель.
— А Клейборн требует, чтобы я работал на Малькольма Аберкромби, — ответил я. — Я обязан соблюдать контракт до последней буквы.
— Чтобы убить себя, когда закончите? — резко произнес он.
— Откуда вы знаете? — вздрогнул я.
— Мне сказала Тай Чонг.
— Она не имела права.
— Мы старые друзья, — объяснил он. — У нас нет секретов друг от друга.
— Она виновна в злоупотреблении доверием, — сказал я.
— Потому что она не хочет, чтобы вы убили себя, — наступила неловкая пауза. — И я не хочу, особенно если вы собираетесь поступить так из-за того, что произошло на Шарлемане и Ахероне.
— Я говорил с ней до поездки на Шарлемань, — добавил я искренне. — С тех пор не произошло почти ничего, что могло бы поколебать мою решимость.
Хит расхохотался.
— Вы мастер все преуменьшать, друг Леонардо.
— Вам не обязательно называть меня другом, — попросил я.
— Почему? — спросил он. — Мы ведь друзья, не так ли?
— Лишь до тех пор, пока вы не обокрали коллекцию Аберкромби.
Он пожал плечами.
— Ничто не вечно.
— Вы не правы, друг Валентин.
— Да ну? Что же, по-вашему, вечно?
— Черная Леди.
Он раздраженно фыркнул.
— Вечная, как же! Она не дотянула даже до Дальнего Лондона.
— Она жива, — сказал я.
— У меня ужасное предчувствие, что вы правы, — признался он и замолчал. Потом сказал:
— Интересно, к какой расе она принадлежит на самом деле?
— К вашей, — сказал я.
Он энергично затряс головой.
— В который раз повторяю вам, Леонардо: она не может быть человеком. Она принадлежит к расе, которая умеет телепортировать. Это единственный способ исчезнуть с корабля.
— А я в который раз хочу вам заметить, что единственная раса настоящих телепатов — дорбаны, они дышат хлором и так велики, что не поместятся в вашем корабле.
— Значит, должна быть еще раса телепортеров, о которой мы просто не знаем.
— Будь по-вашему, друг Валентин.
— Вы ни на йоту этому не верите? — спросил он.
— Нет, — сказал я. — А вы?
Он глубоко вздохнул.
— Честно говоря, тоже, — и задумался. — Кем бы она ни была, я хотел бы знать, что в ней такое. Что заставляет людей вдруг рисовать ее портреты, не имея ни малейшего представления о живописи?
— Даже на мой нечеловеческий взгляд, она очень красива, — сказал я.
— И все же в ней есть нечто неуловимое. Может быть, они стремятся запечатлеть ее образ, потому что знают, что скоро ее не станет.
— Большинство из них, кажется, погибли очень страшной смертью. Я вот думаю, может быть, они
