уверенно косящих под частных детективов. Но вскоре спеси в них поубавилось, потому что они сами стали частными детективными агентствами, которых охраняло частное охранное предприятие «Немирофф».
Некоторые из них, видя, как коллеги по бизнесу уныло оформляют контракты с Немировым, спрашивали: вы с ума сошли? Что могут охранять эти неучи и бандиты?! Кричали: «C'est ridicule!»,[38] но после пары пожаров, причина которых местными брандмейстерами была установлена как «неисправность электропроводки», смяться перестали и встали под защиту Немирова, который пообещал, что пожаров на вверенных ему объектах он не допускает.
Естественно, что под влияние мощного охранного предприятия попадали и все русские на Лазурном Берегу. От Монте-Карло до Сен-Тропеза. Не одновременно, конечно (на это ушло полгода), но после нескольких таинственных исчезновений родственников самых несгибаемых русских бизнесменов, под охраной Немирова оказались все.
– Вот вы объясните, – мучались в догадках парижские ажаны.[39] – Вы ушли на лодке в море, так?
– Так, – отвечали счастливо нашедшиеся русские бизнесмены.
– Лодку нашли без вас, так?
– Так.
– Спустя три дня вы вернулись домой, так?
– Так.
– Так где вы были эти три дня?!
– Не помню. Наверное, сбило волной и унесло к Корсике.
К началу две тысячи четвертого года Немиров являлся успешным бизнесменом, уважаемым человеком и субъектом, к которому никак не могла подобраться уголовная полиция Ниццы. Специалист по похищениям людей, вымогательству, он подозревался в нескольких убийствах по найму и разбойном нападении на один из банков города в две тысячи первом году, но доказать хотя бы один эпизод из указанного сыщики были не в состоянии. Он никогда не злоупотреблял спиртным, а по части куража ограничивался лишь тем, что изредка забирал из ангара одного из французских бизнесменов, состоящих у него под охраной, «Сессну» и летал над морем, шутки ради иногда заходя в пике над плавающими на матрасах соотечественниками.
Именно этот человек привлек внимание Саланцева, когда тот просматривал документацию, принесенную ему Сидельниковым. Перепечатал имя, место рождения и дату рождения со справки, составил запрос и вчерашним днем направил его в ГУВД Москвы. Точно такой же запрос Саланцев направил в российское отделение Интерпола в Париже, где просил указать, находится ли указанное лицо во Франции вообще и в Ницце в частности.
– Тех и других я попросил прислать фото Немирова, – сказал, устав от чтения, «муровец».
– Знаешь что, – вздохнул Кряжин, – подбирайся-ка ты ко мне. У меня есть кофе Молибоги.
Трубку на рычаги он класть не стал. Просто прижал их пальцем и набрал по памяти номер. Это как раз тот случай, когда в пять утра мужчине звонить малознакомой женщине вовсе не зазорно.
– Они вам звонили?
– Ночью, – сказала Кайнакова. – Подвели Колю, он ответил мне, что больше всего в последний раз в зоопарке он смеялся над выдрами. Бедный мальчик… Они не дают ему спать.
– Им главное, чтобы не спали вы, – ответил Кряжин и пообещал приехать к девяти. – А где Альберт Артурович?
– Он спит, – подумав, сказала Кайнакова.
– Спит? – Помолчав, он тихо попросил: – А разбудите-ка его.
– Он вымотался, Иван Дмитриевич… – взмолилась женщина.
– Он снова пьян. Я прав?
Кайнакова заплакала, и Кряжин уложил трубку в гнезда.
Ему сказали: твое дело – молчок. Только что не обозвали уголовником, удел которого выполнять грязную работу и получать за это оговоренную сумму. Назовешь хоть одну фамилию, если попадешься, сказали ему, тебе конец. Москва-река не глубока, но, приняв тебя, из берегов не выйдет. Прямо в лицо ему твердили: с тобой связались, потому что ты мелкий рэкетир, и разгром ментами твоей чмошной банды – всего лишь дело времени. И ты нужен только потому, что за эту работу не возьмется ни один авторитетный уголовник. Тот, кто считает себя коронованным не за пару сотен тонн «зелени» в прокуренных «планом» хатах «Крестов» или «Бутырки», а настоящим законником, для нашего дела непригоден по определению. А «апельсины»[40] – такие же, как и ты, просто у них денег побольше и они корону купить в силах. Так какая нам разница, кого вовлекать в дело? Тебя или «лаврушника»?[41] По масти вы ничем не разнитесь, просто у них гонора побольше. Но гонор нам не нужен, нам нужен ты, твои связи среди мелкой столичной шпаны, спросу с которых у властей не может быть по определению, и твои люди для исполнения черной работы.
А потому запомни, парень, две вещи. Первое: делать только то, что скажут. Второе: молчать, если об этом спросят. И тогда ты получишь свои пятьдесят тысяч долларов и сможешь купить себе «апельсиновую» «корону». Если же тебе придет в голову «колоться», будь ты хоть под «сывороткой правды» в каземате «Красной Пресни», тебя примет Москва-река. Это твой удел, и относиться к нему ты должен безропотно, если дашь согласие на участие в деле.
Сто тысяч – сумма немалая, к риску ему не привыкать, а потому Архаев, для солидности подумав, согласие, конечно, дал. И все, на что теперь ему оставалось полагаться, – это влиятельные адвокаты, которых в неписаном контракте обязывались предоставить те, кто его устраивал на работу.
Вчера «дубак»[42] шепнул: «Добейся перевода из этой камеры», и Феликс не понял, зачем это нужно. Когда же увидел, с кем ему придется сидеть, смысл сказанного дошел до него быстро и ясно. В камере среди уличной подследственной швали находились воры, а это означало, что Архаеву о причинах пребывания в тюрьме на вопросы нужно будет отвечать честно, не пытаясь уйти от правды. В противном случае поведение воров никто предсказать не может. Хотя те, кто его нанимал, предсказали быстро. Придавленный авторитетом, Архаев мог начать говорить, и тогда информация очень быстро «слилась» бы в оперативный отдел централа.
Архаев «первоходом» не был, но, когда вошел в камеру, сразу забыл, что нужно делать. Не столько забыл, впрочем, сколько не знал, ибо никогда в «хатах» с серьезными людьми не оказывался. Стал топтаться, как тетка в очереди, робко повесил полотенце на край умывальника, перепутав его с дужкой кровати, занервничал.
– Ты че себя ведешь, как пленный румын? – раздалось из угла с нижних нар. – Пройди пока на эти нары, отдохни.
Предложили чаю, покурить и незаметно для Архаева стали «пробивать» его десятилетиями отработанными способами. Справились о наличии вшей, и Феликс радостно сообщил, что вшей у него никогда не было и быть не может. Удивительно, подумает любой каторжанин, как это так? На тюрьму прибыл, значит, через ИВС прошел. А в изоляторах временного содержания Москвы вшей и клопов всем химическим оружием не вытравить, а гость, понимаете, без вшей пришел да еще и не имел их никогда. Такие ответы тут же берутся на заметочку для последующих выводов. Любой уважающий себя зэк, заходя в камеру (он ведь заходит в свой дом), а потому первым делом направится на парашу, за «ширмочку», разденется догола и проверит каждый шов своей одежды. А этот тут же уселся на предложенные нары и принялся выкуривать дармовую сигарету. Либо он неопытный ментовской стукачок-«подсадка», либо «первоход»…
– Чаек какой будешь? – спрашивал другой зэк. – «Купца»[43] или чифира?
– Чифира, – вылепил, не подумав, Феликс, подумав, что так будет выглядеть более выгодно.
Выгодно не стало. Неопытный зэк без вшей в одежде, да еще с порога просящий чифир, – либо фуфло, либо однозначно – мент. Но был еще один способ установить истину по делу, и тот, кто наливал чай, протянул Феликсу карамельку:
– С конфеткой будешь?
Архаев горячо поблагодарил и принялся за черный, как смоль, чай. Вприкуску с карамелью. И влип окончательно и бесповоротно! Чифир с конфетами не пьют!
Через два часа ему предложили сыграть в карты, и Архаев, не догадываясь, что этим предложением ему
