— Устраиваете заговоры? Идиоты, вы вообразили, что можете выступить против командования? Против закона?!! Вы связались с Ламетром, которому нужно попасть к фонги только для того, чтобы повести их против Франции.
Мы молчали.
— Послушайте, — продолжал он уже спокойнее. — Я хорошо знаю, что вы смелые, готовые на все люди. Я знаю, что едва ли один человек на тысячу способен сделать то, что уже сделали вы. Мне жаль вас. Вы сможете многого добиться, если будете верны мне… Это зависит только от вас.
Он на мгновенье умолк, ожидая ответа.
— Ну? Изменник родины обманул вас. Еще не поздно. Иначе вам наверняка не сносить головы. — Он повернулся к Альфонсу. — Говорите. Мне кажется, что вы самый разумный из всех троих.
В этом — то он как раз ошибся. А ведь раз уже разговаривал со мною!
— Ваше превосходительство, мы счастливы будем служить вам, и нам вовсе нет необходимости меняться в чем-то.
— Что вы хотите этим сказать?
— Мы и сейчас готовы в любую минуту отдать жизнь за Францию.
— Ну, ну!… Вы, кажется, рассматривали здесь какие-то бумаги?
— Я читал письмо от моей возлюбленной.
— А если я велю показать его?…
— Ваше превосходительство захочет, чтобы я показал интимное письмо от женщины? — с вежливой улыбкой спросил Альфонс.
— Вы не книжный герой, а легионер.
— И как таковой — джентльмен, естественно.
— Короче говоря, если я прикажу вам показать это письмо?…
— Вы отдадите такой приказ? — опустив глаза, со смиренной улыбкой, тихо спросил Альфонс…
У меня мороз пробежал по коже.
Губернатор отлично разбирался в людях. Он бросил мимолетный взгляд за спину, как человек, сожалеющий, что приехал без конвоя. Что будет, если он все-таки прикажет Альфонсу отдать бумаги?… Я хорошо знал, что Альфонс не сделает этого, да и каждый из нас поступил бы так же.
Три пары глаз неотрывно глядели на губернатора. Не знаю, что он мог прочесть в них.
— Что ж, я не отдам вам такого приказа. Можете беречь свою глупую тайну. Но с сегодняшнего дня берегитесь!… И особенно запомните это вы! — он показал на Альфонса. — Вы… джентльмен…
Он сел на лошадь и с места бросил ее в галоп.
Мы остались на месте, полные недобрых предчувствий.
— Прежде всего надо спрятать журнал и карту.
— А потом поскорее вернуться в лагерь… — сказал Хоп-кинс.
Однако, наши опасения оказались преувеличенными. Губернатор не собирался мелочно досаждать своим противникам — на манер какого-нибудь капрала.
Издалека послышалось тарахтенье мотора, и мы увидели, как от берега отчалила моторная лодка, в которой даже с такого расстояния можно было различить высокую, широкоплечую фигуру губернатора. Он возвращался на корабль.
Капитан, лежавший все время в фургоне, не слышал нашего разговора, но сейчас, при больных, мы не могли ни о чем ему рассказать.
На обратном пути дорога уже казалась нам какой-то неприветливой. Наступил вечер, и в гуще листвы то в одном, то в другом месте вспыхивали чьи-то зеленовато-желтые глаза.
— Ну, что скажешь? — спросил Хопкинс. — Лихой парень этот Альфонс…
— А я?
— А ты — дуролом, н-но-о-о!…
Что можно ответить такому неотесанному типу? Чему его только учили в детстве?
Мы поставили в укромном, тенистом месте фургон из дакарской булочной и отправились раздобыть где- нибудь диетический ужин для наших больных.
Мы с Альфонсом направились в разные стороны. Ни к чему, чтобы нас видели вместе.
Я без толку слонялся вокруг ангара…
Неожиданно ко мне подошла просто одетая женщина. Таких полно было в прибывших вместе с нами столовых и лавочках.
— Джон… — прошептала она. Передо мной была графиня Ларошель.
— Дорогая, — растроганно пробормотал я, когда ко мне снова вернулся дар речи.
Она крепко сжала мою руку.
— Тс-с!… ради тебя я пошла на опасную игру, — прошептала она. — И… если она откроется…
— Как вы могли…
— Я люблю тебя…
Я хотел обнять ее так, как я это обычно делаю — по-мужски крепко, но нежно…
— Осторожно, — сказала она, выскальзывая из моих рук, — мы должны быть осмотрительнее… Будь через час в столовой артиллеристов…
Это там, где стоят танки…
— Буду!
Еще секунда, и она исчезла! Я огляделся вокруг. Кажется, никто не заметил эту маленькую сценку.
Боже! Что за женщина! И она любит меня, любит! Кто-то ткнул меня в плечо.
— Это письмо… не ты обронил? «Рядовому 45 с первой ротты!»
— Да, это мое.
Я знал уже, от кого это письмо. Но как и когда попало оно сюда? Быть может, нас кто-то подслушивал?
Я осмотрелся, но нигде не было никого подозрительного — никаких признаков Турецкого Султана. Вот что было в письме:
«Капыто! Разви я тибе не писал что этта баба ведма и будит водит тибя за нос!! Этож междунаротная шпиенка! А ты междунаротный балван и идиет. Будь остарожней, иначи…
Низвесный.»
Где только этот тип прячется? Разве может он понять, что женщина покоряется тому, кто сумел ее перехитрить и уже не пытается выведывать его тайн, чтобы ее возлюбленный не превратился в лебедя, как это случилось с Лоэнгрином. Но что такой вот Турецкий Султан может знать о женщинах? И что он читал на своем веку? Нет, обязательно вздую его, если только поймаю!
— О чем это ты размечтался?
Это проговорил Альфонс, за спиной которого стоял с желтым, как лимон, лицом Мазеа. Они вроде даже немного подружились. Я еще накануне видел их вместе. Похоже, что они — благодаря тому, что я нарушил данное Альфонсу слово — объяснились-таки, и Мазеа поверил, что не Альфонс убил его брата.
К тому же Мазеа начал отращивать бороду. Да, да! Вот уже два дня он не брил подбородок на своем желтом лице, только усы.
Интересно, что общего может иметь эта щетина с его местью?
Альфонс пожал Мазеа руку на прощанье, а потом дал мне знак следовать за собою.
— Понравились отношения с этим лимоном? — спросил я.
— Да. Даже удачно получилось, что ты проговорился. А теперь к делу: нужно передать Хопкинсу или капитану, чтобы они поскорее приготовили копии.
— А где их найти?
— Это и я хотел бы знать.
Возле фургона стояла тишина. Мы зашли и к артиллеристам, и к суданцам — никаких следов.
— Пошли к танкистам, — сказал я. Мне пора было отправляться на свидание, но об этом я сказать своему другу не мог.
— Откуда они там могут быть? Каждую машину обслуживает четыре-пять человек экипажа, и все они отлично знают друг друга. Впрочем, взглянуть не повредит.
В стороне от лагеря, на полоске голого берега, стояли танки. Одетые в комбинезоны танкисты
